Корни камня

Дяченко Марина и Сергей

Потом Барракуда медленно повернулся — Ивар успел закрыть глаза. Он дышал глубоко и ровно, изо всех сил стараясь, чтобы не вздрагивали веки; Барракуда прошел мимо — Ивар слышал, как пощелкивает пол под его подошвами. Потом, будто только теперь заметив спящего мальчика, вернулся и остановился рядом — Ивар не шелохнулся.

Потом он почувствовал руку на своем запястье. Холодные пальцы улеглись на пульс — и Ивар сразу же понял, что разоблачен. Мгновенно и просто.

Рука Барракуды сжалась чуть сильнее — Ивар тут же вспомнил железную, до хруста

в костях хватку.

— Не бойся, — сказал Барракуда шепотом. — Все будет… хорошо.

Ресницы Ивара моментально намокли, но он упрямо не открывал глаз:

— Ненавижу…

— Меня?

— Ее… Ее, она…

Душный запах кожи и сладкой косметики обрушился на него так явственно, что захотелось зажать нос. У нее круглые розовые губы в обрамлении чуть заметных золотых волосинок. Она такая…

Его организм отреагировал парадоксально и стыдно. Еще не успев ни о чем подумать, Ивар обеими руками закрыл… то место, где внезапно и непристойно напряглась стремительно взрослеющая плоть.

Горячий толчок крови; он разом забыл обо всем.

Пленение и возможная смерть — да разве можно сравнивать эти мелочи с этим жутким — до онемения — парализующим стыдом?!

На глазах Барракуды… На глазах врага, и если сейчас последует насмешка, Ивар просто не переживет…

Долгая секунда прошла в жгучей красной темноте.

Потом на затылок ему опустилась жесткая ладонь; полежала, не то небрежно, не то ободряюще, потрогала горячее ухо…

И соскользнула прочь. Без единого слова.

Утром Ивара водворили обратно в комнату, оставив без внимания его слабый протест. Барракуда был занят и даже не взглянул в его сторону.

Прошедшая ночь казалась Ивару длинной, как резиновый жгут; время от времени он задумывался — а был ли он свидетелем разговора или разговор приснился ему?

Черный Камень уходил корнями в самое сердце земли. Отношения трех людей тянулись корнями в толщу лет, в немыслимые для Ивара глубины — в далеко-до-дня-его-рождения.

«Я знаю… знал твоего отца много лет», — обмолвился однажды Барракуда. НАСТОЛЬКО знал? ТАК много лет?!

Размышления его были прерваны насильственным образом — явился Генерал. Постоял на пороге, будто давая Ивару возможность самому догадаться о причине визита; потом ненатурально усмехнулся:

— Город… Очень настойчиво вызывает. Пойдем, посмотришь на папу…

Ивар почему-то испугался.

…Очень много людей. Наверное, весь Поселок — полторы сотни…

На той стороне телемоста тоже много. Военные, сановники, все как один с вытянутыми в трубочку лицами…

Ивар искал глазами отца — и не нашел. В центре перед экраном стояла Регина — неузнаваемо преобразившаяся. Абсолютно бесстрастное лицо, ясные глаза, ровный голос:

— Здесь представительство Города.

— Здесь Поселок, — медленно отозвался Барракуда, и Ивар снова видел только его спину.

— Здоров ли мальчик? — спросила Регина холодно.

Ивара подтолкнули в экрану, и он наконец-то увидел отца — где-то в стороне, маленького,

будто ссохшегося, равнодушного, с совершенно пустым, отсутствующим взглядом. Ивар быстро отвел мгновенно намокшие глаза. Дотянуться бы сквозь экран, обнять бы…

И он стал смотреть в пол, в железную заплатку, поблескивающую круглыми спинками заклепок. Представительство Города возбужденно гудело за спиной бесстрастной Регины; люди Поселка молчали, будто выжидая.

— Условия не выполнены полностью, — сообщил наконец Барракуда. — Вы хотите что-то сказать по этому поводу?

— Город принял решение, — голос Регины больно отозвался у Ивара в ушах. — Ваши условия вообще не могут быть выполнены.

Пауза. Глухая вата, залепившая Ивару уши. Тихий ропот за спиной, громче, громче, невыносимо громко…

— Не понял, — голос Барракуды оборвал шум и возню обескураженного Поселка.

— Придется понять, Коваль. Мнение большинства определено — Город не может выполнить ваши условия, так как это необратимо подорвет его безопасность. Это финансовый, энергетический… и психологический удар. В данном случае жизнь одного ребенка ложится на весы против тысячей жизней — и среди них тоже есть дети. Слишком высокая цена…

ЦЕНА.

Кровавое месиво вместо неба. Покрытые копотью чаши Весов. Вот он, этот голос: ЦЕНА.

Регина все еще говорила, перед глазами Ивара поблескивали железные заклепки пола, и слова с экрана лезли в уши подобно железным заклепкам:

— Вам предоставляется выбор, Коваль. Либо вы выдаете ребенка… Либо Поселок со всеми обитателями прекращает существование. Информация для людей Поселка: всем без исключения объявляется амнистия. Всем будет сохранена жизнь и свобода, жилье и право работать по специальности — однако Кай Коваль должен быть выдан командованию Города в наручниках. Взываю к благоразумию людей Поселка…

Ивар знал, что надо поднять глаза и посмотреть на отца. Надо… Но голова клонилась все ниже, и тогда он сделал вид, что просто считает заклепки. Как интересно… Семь, восемь, девять…

— Взываю к совести людей Поселка! В вашей власти остановить катастрофу. Вот документ, заверяющий условия полной и безоговорочной… Иначе…

За спиной у Ивара кто-то рассмеялся — будто металл скрежетнул о металл. Короткий свист. Громкое слово — то самое, любимое ругательство Барракуды, грязное ругательство, смачно изреченное тонким женским голосом.

— Хорошо, — сказал Барракуда тихо, и Поселок за его спиной замер, как неживой. — Ладно, — при звуке этого голоса Ивару опять представилась разъяренная кобра. — Ультиматум? Очень плохо. Очень плохо и очень ошибочно. Очень жаль. Ивар!!

Ивар вздрогнул и сбился со счета. Железная рука ухватила его за плечо:

— С первым залпом атаки… Да что там, с первым же крейсером в нашем небе я убью этого мальчика. Здесь, перед экраном, на изумленных глазах отца… Да, Онов?!

Ивар все-таки поднял голову. Отец его сидел неподвижно, губы его апатично шевелились — без звука.