Король без трона
Шрифт:
В субботнее утро двор Компьенского замка был, по обыкновению, переполнен толпой просителей; они пробрались на первый этаж, на лестницу. Все они были занесены с самого начала в особый список, но императрица, без всякого стеснения, выбирала из списков наудачу имена знакомых, лучше рекомендованных ей людей, а иногда просто понравившуюся ей фамилию. Каждое утро она принимала с дюжину кандидатов, от десяти до двенадцати часов, если только не была занята чем-нибудь другим, или не страдала мигренью. Вообще она охотно играла свою роль благодетельницы. Вся эта пылкая, изящная, изысканная
Иногда Наполеон сердился, отказывал сначала, но Жозефина настаивала и в конце концов брала верх, иногда призывая на помощь свою дочь от Богарне, Гортензию, своих фрейлин, и перед таким потоком женских просьбы император уступал.
— Скоро дамы будут назначать моих генералов! — ворчал он иногда.
— А почему бы и нет? — спрашивала какая-нибудь сумасбродная красотка.
— Ах вы, плутовки, плутовки! — смеялся великий человек.
Влияние Жозефины в таких случаях было так велико, что впоследствии это производство офицеров по ее выбору доставило им многозначительное прозвание «кадеты императрицы».
Пока эти «кадеты» прогуливались в ожидании вдоль и поперек широкого двора замка то по одному, то группами. Они странно походили друг на друга, будучи одного круга, одного воспитания, одинакового обхождения. Многие из них были более или менее близкими родственниками. Все они были одеты одинаково, по последней моде: в голубой камзол, жилет с цветами, белые панталоны и полувысокие сапоги. Их возраст колебался между двадцатью и тридцатью годами, и каждый из них желал быть по крайней мере капитаном, считая свою знатность достойной этого. Эти бывшие эмигранты уже снова приобрели свою прежнюю резвость, считая, что делают честь правительству, принимая у него службу, надевая мундир его полка. Они намеренно громко называли друг друга своими громкими титулами:
— А, маркиз!
— Здравствуй, виконт.
— С добрым утром, герцог!
— Привет барону!
И каждый из них отдал бы десять лет жизни, чтобы свергнуть «узурпатора» и, махая белым знаменем, крикнуть: «Да здравствует король!»
Наполеон это прекрасно знал, но он знал также и то, что, зачислив этих аристократов в свое войско, он будет держать их в железной руке, имея возможность уничтожить их в любую минуту.
На ступенях лестницы стояли трое молодых людей самого аристократического вида и тихо разговаривали между собой, внимательно следя за слугами, докладывающими императрице об ожидающих и вызывавшими фамилию следующего за вошедшим лица. Молодой человек, стоявший на верхней ступени, головой выше своих собеседников, блондин лет двадцати с правильным, красивым лицом, ясно выражавшим каждое движение его души, — был уже знакомый нам де Гранлис. Он говорил с двумя смуглыми, худощавыми, но сильными молодыми людьми, по-видимому одного с ним возраста.
— Вы увидите, Прюнже, и вы, Иммармон, что сегодня нас еще не примут. Если так будет продолжаться, то мне придется пробыть недели две в «Золотом колоколе»; хотя там и очень весело, однако…
—
— Там могут встретиться опасности.
— Какие? — спросил Прюнже.
— Не более, чем здесь, — возразил Иммармон.
— Гораздо более, — заметил Гранлис, — к тому же я не хочу никого компрометировать.
Молодые люди низко поклонились, и Прюнже тихо сказал:
— Вы знаете, что наш долг, наше единственное желание — полнейшая преданность вашему высочеству…
— Я знаю это, — ласково улыбнулся принц, — но у Иммармона есть мать и сестра… Они еще так недавно вернулись во Францию, что не следует подвергать их опасности нового изгнания… Поучимся ждать. Это — искупление прошлого!
— Слишком уж много этих искуплений! — проворчал сквозь зубы Прюнже.
В эту минуту слуга вызвал:
— Господин Мартенсар! Господин Рантвиньи!
— Мартенсар! — презрительно повторил Иммармон. — Этот плебей! Вот кого предпочитают нам! Вам, ваше…
— Кто же меня знает? — пожал плечами Гранлис.
— Мартенсар, сын архимиллионера, банкира Жозефины, — продолжал Прюнже, — которому она должна огромные суммы. Значит, можно сказать наверное, что этот плебей будет принят.
— Рантвиньи? — спросил Гранлис. — Кто это? Я не знаю.
— Какой-нибудь провинциальный дворянчик, — пояснил Прюнже, — этого имени я не встречал при дворе прежнего времени. Теперь так многое изменилось, так многое забылось…
— Да, но и мое имя… что оно может напомнить прежним обитателям Версаля? — усмехнулся принц. — Людовик, иначе де Гранлис.
— О, слишком многое, — проворчал Иммармон, — оно слишком ясно. Я советовал вам взять другое, попроще, менее иносказательное.
— Не все ли равно? — устало сказал принц. — На все воля Божия.
Снова раздался голос слуги:
— Граф де Тэ, князь де Груа! Граф Новар!
— Вот это настоящие дворяне, — заметил Прюнже, знавший, казалось, все гербы Франции.
— Да, — подтвердил Гранлис, — князья де Груа, графы де Тэ — старинная семья, когда-то самые верные слуги короля. Все изменилось, — прибавил он со вздохом.
— Почем знать? — заметил Иммармон. — А мы сами? Не следует судить по одной наружности.
Прошло с четверть часа.
Постепенно были вызваны маркиз Невантер, д’Орсимон, Микеле де Марш. Каждое имя вызывало у стоявших на ступенях лестницы свои комментарии, в дурную или хорошую сторону.
Наконец слуга произнес своим громким голосом:
— Господин де Гранлис, граф де Прюнже д’Отрем, виконт д’Иммармон!
Гранлис крепко пожал руки своих друзей, причем произнес:
— До свиданья! Моя судьба решается… Если меня не арестуют, приходите через час в «Золотой колокол» пообедать со мной.
— Арестуют? Это почему? — воскликнули те.
Молодой человек, сын Людовика XVI, поднялся на остальные ступени и вошел в галерею. Его спутники издали медленно следовали за ним.
— Знаешь, кузен, я боюсь, — шепнул один из них.