Король без трона

Монтегю Морис

Компания, не стесняемая присутствием мрачного де Тэ, чопорного Гранлиса, Прюнже и Иммармона, развеселилась со всей непринужденностью молодых, только что произведенных офицеров.

Скоро подошли и два кузена, Иммармон и Прюнже, и немедленно справились о Гранлисе. Узнав, что он ушел неизвестно куда, они, казалось, были поражены, многозначительно переглянулись, рассеянно выслушали известие о назначении и о новой форме и, почти не простившись, поспешно устремились в ту сторону, куда скрылся их товарищ.

— Ну что? — подмигнул Мартенсар, когда они отошли. — Точно две кормилицы, которые потеряли своего сосунка!

Общий смех встретил это оригинальное сравнение.

Между

тем Гранлис в обществе де Тэ шел по галереям Пале-Рояля. Его спутник шел молча, не начиная разговора.

Веселые продавщицы, сомнительные золотошвейки или модистки напрасно бросали вызывающие взгляды на двух красивых молодых людей: один не замечал их, другой стеснялся молчаливого спутника.

С первой же встречи личность Эдмонда де Тэ князя де Груа привлекала и интересовала принца. Он мечтал о том, чтобы подружиться с ним, открыть ему свою тайну, приобрести и его доверие.

Нервный и впечатлительный принц, желая добиться исполнения какого-нибудь своего желания, был способен на всякую неосторожность, на всякую рискованную выходку. Так было и на этот раз.

До самого кафе «Режанс», находившегося тогда напротив того места, где оно и теперь, обескураженный принц напрасно старался обратить на себя внимание своего мрачного, молчаливого спутника, и это немало раздражало его. Перед входом в кафе де Тэ приостановился и с глубоким вздохом снял свою шляпу. Из сочувствия к нему Гранлис сделал то же. Тогда бретонец заметил наконец его присутствие и тихо сказал:

— Вы правы, что обнажили голову, — хотя, конечно, вы сделали это из вежливости, не зная почему… Здесь, на этом месте, двенадцать лет тому назад, во времена проклятого террора, произошло одно историческое происшествие, которое касалось моего отца и моей матери.

— Позвольте мне, у кого отец и мать пошли на эшафот, попросить у вас объяснения? — обратился к нему принц.

— А, ваш отец и мать?.. Бедный мальчик! Какое это было страшное, жестокое время! — сказал де Тэ.

«Бедный мальчик!» Принц покраснел от такого обращения, но Эдмонд де Тэ не заметил этого и продолжал говорить тихо, как бы сам с собой:

— Да, это было тогда, когда тележки осужденных проезжали здесь каждое утро к эшафоту… Здесь, в этом самом кафе… Вы знаете, здесь собирались любители шахматной игры, начиная с Вольтера, Руссо, Дидро, кончая Наполеоном. Робеспьер также приходил сюда. Он часто сидел один, так как немногие осмеливались играть с таким партнером, как он. Если кто-нибудь и находился, то, конечно, Робеспьер всегда выигрывал, но не столько благодаря умению, как благодаря внушаемому им страху. Однажды вечером, когда партнера не находилось, в кафе вошел молодой человек небольшого роста, с красивым женственным лицом и смело занял место за шахматным столом. Молча подвинул он первую фигуру на шахматной доске. Робеспьер сделал то же, и партия началась. Молодой человек выиграл. Робеспьер просил и получил реванш. Но молодой человек выиграл опять. Его партнер кусал ногти с досады, однако признал свое поражение и спросил цену проигрыша, которая не была обусловлена. «Голова человека, — сказал молодой человек, — я выиграл ее… Плати скорее: завтра она уже будет в руках палача». Он вынул из кармана заранее приготовленный приказ об освобождении графа Оливье де Тэ, заключенного в Консьержери. Там недоставало только подписи. Не говоря ни слова, Робеспьер подписал приказ, отдал бумагу и спросил: «Кто же ты, гражданин?»— «Скажи — гражданка! Я женщина, графиня де Тэ. Я спасла своего мужа. Спасибо и прощай!» Эта женщина была моя мать, ее призраку поклоняюсь я, проходя мимо этого кафе… Ах, кто мог предвидеть тогда весь позор, весь ужас будущего!.. Однако зачем я

рассказал вам все это? Иногда воспоминания требуют исхода, должны излиться перед кем бы то ни было, хотя бы то был первый встречный.

Задетый еще раз, Гранлис потерял терпение. Он чувствовал жгучую потребность разыграть короля, смыть полученное унижение, удивить и поразить. Ему хотелось поставить на должное место слишком смелого подданного, не сумевшего угадать скрытое от него божество. Он выпрямился, принял величественный вид, подражая Генриху IV в Лувре, Людовику XIV в Версале, и надменно обратился к графу:

— Ваша история занимательна и делает вам честь, но вы забыли вывести из нее мораль. Поступок вашей матери еще раз доказывает, что благородные, знатные люди умели действовать и торжествовать над несчастиями; но воинственная знать — ведь это такое жалкое меньшинство. Слово «аристократ» чаще означает человека наглого, дерзкого, самоуверенного, признающего только свои права и презирающего весь остальной мир…

— Господин де Гранлис, так может говорить только человек низкого происхождения.

Принц разразился громким, несколько искусственным смехом:

— Это вы говорите мне, бретонский графчик? Ну так знайте, что ваши знатные предки низко кланялись моим в продолжение целых веков и едва ли их замечали среди множества других придворных…

— В самом деле? Кто же вы такой? — гневно спросил де Тэ.

Проходивший мимо работник остановился в трех шагах от них, обернувшись к ним спиной, разглядывая выставку ювелира, но чутко прислушиваясь к разговору. Не обращая на него внимания, принц с высоко поднятой головой и пылающим взором громко произнес:

— Бретонец! Я сын королей, которым служили твои предки! Последуешь ли ты за мной?

Эдмонд де Тэ побледнел и, пристально глядя на принца, медленно обнажил голову.

— Государь!.. Это правда… я должен был догадаться… Я знаю вашу историю… Теперь я понимаю Иммармона и Прюнже, понимаю все… Если бы моя жизнь принадлежала мне — я отдал бы ее вам! Когда-нибудь вы… вы также узнаете все… Все равно! Да, я следую за вами!

Работник с рассеянным видом, засунув руки в карманы, пошел прочь, рассуждая про себя:

«Однако наш маленький король охотно рассказывает про свои дела. Его история становится секретом полишинеля, сколько людей уже знают его! Ну а мой милейший де Тэ оставил, должно быть, и память, и свой здравый смысл на ферме Аустерлица. Он держит себя так, точно ни в чем не виноват… А может быть, Фуше прав, что существуют не одни графы де Тэ? Это возможно, но не доказано… Во всяком случае, не зевай, Кантекор, это будет самое лучшее».

В это время шедшие навстречу граф Жан д’Отрем и виконт Жак Иммармон заметили принца и поторопились к нему.

— Господа, — сказал тот, не отвечая на их поклон, — вот граф де Тэ теперь наш: я все открыл ему.

Оба кузена нахмурились и разом покраснели, но низко поклонились. Затем Иммармон тихо спросил принца, не отвечая на его заявление:

— Ваше приказание, государь?

— Никаких на сегодня. Я не нуждаюсь в ваших услугах, хочу быть свободен, — ответил принц.

— Но… — начал было Прюнже.

— Никаких! — оборвал его принц. — Я сказал.

Он пошел прочь, уводя с собой де Тэ, своего нового любимца, уже неблагодарно отдаляясь от своих лучших союзников. В глубине души он был недоволен ими обоими за то, что оба они, брат и жених, поспешили удалить его, по возможности, из замка Депли, от близкого соседства с увлекающейся Изабеллой. Он не хотел простить им, что они усомнились в его честности относительно красивой девушки, а главное, заподозрили его в измене своей богине, несравненной Полине Боргезе.