Король и Император
Шрифт:
Последовала долгая задумчивая пауза, прерываемая лишь раздающимися неподалеку выкриками и всплесками. В полуденном мареве «Победитель Фафнира» совсем потерял ход, паруса его обвисли, только и толку от них было, что спасительная тень. Команда воспользовалась возможностью раздеться и поплескаться в манящей прохладой воде. Шеф заметил, что Свандис с борта смотрит на раздевшихся мужчин, в задумчивости ухватившись за подол своего длинного платья из белой шерсти. Казалось, что она тоже готова раздеться и нырнуть в море. Это вызвало бы по меньшей мере всеобщий восторг, что бы там Бранд ни говорил про гнев морских ведьм и марбендиллов
– Итак, придерживаемся нашего плана, – сказал Шеф. – Хагбарт, ты и Сулейман, поговорите сегодня вечером с адмиралом насчет ночного охранения. Завтра я попрошу его выслать вперед легкие суда, пусть попробуют найти врага и связать его силы, чтобы мы могли обойти его с фланга. Наше секретное оружие, кроме онагров, – то, что мы не боимся выйти в открытое море и остаться без пресной воды для гребцов. На это мы и должны рассчитывать. И есть еще одно приятное обстоятельство.
– Какое же? – спросил Хагбарт.
– Нашего гориллообразного друга Бруно здесь нет. Императора, я имею в виду.
– Откуда ты знаешь?
Шеф снова улыбнулся:
– Я бы почувствовал, будь этот ублюдок где-то поблизости. Или увидел бы дурной сон.
Много меньше дневного перехода парусника отделяло этот военный совет от другого, в котором участвовали два командира объединенных экспедиционных сил греков и римлян. Лишь эти два человека сидели в кормовой каюте большой греческой галеры, в полутьме, пропитанной запахом нагретого кедра. Ни один из них не считал целесообразным советоваться с подчиненными. Подобно тому, как раньше поступили их повелители, император Бруно и басилевс Василий, эти двое решили, что удобней всего будет общаться на латыни; хотя латынь не была родным языком ни для того, ни для другого, они в конце концов научились сносно на ней разговаривать. Обоим латынь не нравилась: грек Георгиос выучился ее итальянскому диалекту от неаполитанских моряков, которых с презрением считал еретиками и бабами. Германец Агилульф перенял французский диалект латыни от соседей за Рейном, которых ненавидел в качестве своих исторических врагов, вдобавок претендующих на культурное превосходство. Однако оба шли на жертвы ради возможности сотрудничать. Каждый даже начал испытывать невольное уважение к талантам другого, возникшее за многие месяцы совместных побед и завоеваний.
– До них день пути на юг, и они медленно приближаются? – переспросил Агилульф. – Откуда ты знаешь?
Георгиос махнул рукой в сторону моря за маленьким смотровым отверстием, проделанным в узкой корме галеры. Вокруг двух десятков его красных галер, каждая в сотню футов длиной, расположилась флотилия маленьких суденышек самых разных видов, это были добровольные помощники из христианских рыбачьих деревушек с севера испанского побережья, с островов и приграничной зоны между Испанией и Францией.
– Арабы так привыкли к рыбачьим лодкам, что не обращают на них внимания. Вдобавок они не могут отличить христианина от мусульманина или от иудея. Наши лодки пристраиваются к их рыбакам. Каждый вечер одна из наших лодок уходит в море и возвращается со свежими сведениями. Я уже давно в точности знаю, где находится каждый корабль противника.
– А вдруг противник то же самое проделывает с нами?
Георгиос отрицательно покачал
– Я не так беспечен, как арабский адмирал. Ни одна лодка не может подойти сюда ближе пятидесяти стадиев без того, чтобы ее остановили и осмотрели. И если в ней мусульмане… – он рубанул ладонью по краю стола.
– Почему разведывательные лодки успевают вернуться, пока неприятельский флот идет на нас? Наши лодки настолько быстрые?
– Наши более приспособленны. Видишь, какие у них паруса? – Георгиос снова махнул рукой в сторону покачивающихся неподалеку лодок. На одной из них, заскользившей по тихой воде с каким-то поручением, уже подняли и расправили парус: треугольный кусок ткани на наклонном рее – гафеле. – Здесь это называют «латинский парус», на их языке lateeno. – Тут оба мужчины одновременно хмыкнули в знак презрения к чудаковатым иностранцам. – Они говорят lateeno, подразумевая, – Георгиос запнулся, подбирая слово, – что-то вроде aptus, ловкий. И это действительно удачный парус, быстроходный и рассчитанный на легкие боковые ветры.
– Почему же тогда у вас другие паруса?
– Если бы ты посмотрел вблизи, – объяснил адмирал, – ты бы увидел, что, когда ты хочешь развернуться другим бортом к ветру, – в латыни, на которой говорили они с Агилульфом, не нашлось слова «галс», – ты не можешь просто повернуть гафель, палку, к которой крепится парус. Ты должен перекинуть гафель через мачту. На маленькой лодке это легко. И все труднее и труднее, когда мачта становится выше, а гафель тяжелее. Это оснастка для малых судов. Или для кораблей, где полно команды.
Агилульф фыркнул, не слишком-то заинтересовавшись.
– Итак, мы знаем, где они, а они не знают, где мы. Что это нам дает?
Грек откинулся на своей скамье.
– Что ж. Наше оружие – огонь. Их оружие, как ты мне все время напоминаешь, – камни. Ты рассказывал, что видел, как один их корабль со стальной обивкой потопил целый флот и никто не успел даже сказать «Господи, прости».
Агилульф кивнул. Он участвовал в битве при Бретраборге, видел, как флагман Шефа «Неустрашимый» разнес в щепки флот Рагнарссонов. Это произвело на него неизгладимое впечатление.
– Я тебе верю. Значит, враги постараются сражаться на расстоянии, а мы предпочтем подойти поближе. Наверняка они ждут, что мы нападем ночью. Но у меня есть идея получше. Видишь ли, мои рыбаки на разведывательных лодках, все как один, твердят одно и то же. Эти северные корабли, говорят они, – парусники. Никто не видел, чтобы они пытались идти на веслах, по-видимому они слишком тяжелые и широкие. Но в этих водах в полдень ветер всегда стихает, ведь вода и суша нагреты одинаково. Ветер не дует ни в ту, ни в другую сторону. Тут-то я и собираюсь по ним ударить.
– Они могут швырять свои камни, не сходя с места, – возразил Агилульф.
– Но не через носовые и кормовые штевни. В любом случае я намерен сначала отогнать или сжечь их вспомогательные суда, арабские галеры. А потом разобраться с северянами. Ведь я смогу двигаться, а они нет. В самом худшем случае мы просто уйдем на веслах. Если они окажутся слабее – мы их разгромим.
– Значит, ты выйдешь со своим флотом, при необходимости успокоишь северян и потом с моря ударишь со своими воинами и гребцами в тыл арабской армии. А я буду теснить пехоту и конницу с фронта.