Король Матиуш на необитаемом острове
Шрифт:
– Прикажете подать чай или кофе со взбитыми сливками? У меня есть отличное домашнее печенье… – угодливо начал начальник тюрьмы, но тут же прикусил язык.
– Вы что, в своем уме! – возмутился Матиуш, и глаза его засверкали. – Я что, целый месяц гнию в этой дыре, чтобы угощаться вашими печеньями?! Я хочу знать решение моих врагов! Категорически требую, чтобы меня немедленно сослали на необитаемый остров. Знал бы я заранее, что мне придется целый месяц сидеть в тюрьме, я отказался бы от помилования. Я хотел умереть в домике для диких зверей, а они предательски захватили
Он схватил дорогую фарфоровую вазу и стукнул ею об стол рядом с книжкой. Ваза вдребезги разбилась. Матиуш поранил себе руку. Орест вскочил с кресла, королева закрыла глаза. Начальник тюрьмы совсем обалдел и кинулся со всех ног за доктором.
Кампанелла, вынув из сумочки надушенный носовой платочек, осторожно приложила его к кровоточащей ране. У нее созрел план: она не позволит сослать мальчика на необитаемый остров и возьмет его к себе. У нее нет ни мужа, ни детей – она, как и он, совсем одинока. Если нужно, пусть обнесут высокой стеной апельсиновую рощу: она заменит узнику необитаемый остров, а Кампанелла – мать.
Тюремный врач перевязал Матиушу руку – иначе он не мог поступить в присутствии их королевских величеств – и дал ему успокоительных капель. Пять капель на кусочек сахара. У тюремного врача от всех болезней имелось два лекарства: в левом кармане – капли, в правом – порошки. И то и другое – горькое-прегорькое, и полагалось запивать водой. Но раз начальник тюрьмы жертвует собственный сахар, почему не сделать исключение?
На другой день Матиуш объявил: он отказывается от пищи и от прогулок, пока ему не предъявят бумагу с печатью. Он хочет знать, что с ним намерены сделать. Дольше сидеть в тюрьме он не желает.
В полдень Матиуша вызвали в канцелярию. Матиуш отказался: он не двинется с места, пока ему не предъявят бумагу с печатью. Хватит играть в прятки! Он хочет знать правду!
Начальник тюрьмы негодовал: Кампанелла не только не обиделась на Матиуша, но еще стала его защищать. Мало того: выразила желание посмотреть, как он живет. А Матиуш жил очень плохо. Камера сырая и темная, по стенам ползают пауки и клопы. Вместо кровати – соломенная подстилка на полу. В углу – таз и кувшин с водой. Даже стула нет. А королева принесла большой букет белой сирени. Как тут быть?
Надзиратель принес из квартиры начальника тюрьмы мягкое кресло и вазу, точно такую же, как вчера разбил Матиуш. Оказывается, было две одинаковых вазы: одна стояла на столе, другая – на пианино. «Хорошо бы он разбил и вторую вазу! – втайне мечтал начальник тюрьмы. – Тогда королева увидит, как трудно с ним ладить, и поймет, почему его держат в такой темной камере.»
Но, к великому огорчению начальника тюрьмы, Матиуш встретил Кампанеллу очень любезно. Поблагодарил за цветы, но поставил их не в роскошную вазу, а в простой глиняный кувшин. Ободренная таким приемом, Кампанелла незаметно вынула из кармана пальто коробку шоколадных конфет. Она спрятала их, не зная, в каком настроении будет Матиуш.
– О нет, спасибо! Конфеты вызывают у меня неприятные воспоминания о моей первой реформе.
Кампанелла сообщила Матиушу следующее.
Необитаемый
– Если ваше величество позволит, я каждый день буду вас навещать.
Вместо ответа Матиуш поцеловал доброй королеве руку.
– К сожалению, больше четырнадцати минут мне не разрешают быть у вас.
– Понятно: этикет.
– Нет, тюремные правила…
III
Стало ли Матиушу лучше оттого, что его перевели в чистую, светлую комнату с кроватью, столом и стулом, разрешили гулять по тюремному саду и каждый день его навещала Кампанелла, а еду приносили с кухни самого начальника тюрьмы?
Нет, ему было по-прежнему тоскливо. По-прежнему давили тюремные стены. Пожалуй, ему стало даже еще хуже. В темной камере была надежда, что в будущем его ждет перемена – необитаемый остров. А теперь он уже ничего не ждал.
И в самом деле, чего ждать? На острове будет все то же, что и здесь. Ну, может, комнату и мебель дадут получше и гулять по берегу моря, конечно, приятней, но тоска и одиночество останутся все равно.
Как ему первое время не хватало часов! Казалось, день пролетит быстрей, если знать, сколько времени. Самообман! Теперь он видит, как медленно ползут стрелки, как бесконечно долго тянется час. Как в тюрьме бесконечно долог день!
– Матиуш, чем я могу тебе помочь? – спросила Кампанелла, видя, как тот с мрачным видом, заложив руки за спину, взад-вперед ходит по камере.
– Узнайте, жива ли моя канарейка?
Не помню, говорилось ли, что у Матиуша в красивой позолоченной клетке жила канарейка. Матиушу подарили ее в день рождения, и он очень к ней привязался. Но когда в парламенте кто-то назвал его желтопузой канарейкой, он охладел к птичке, хотя она была не виновата. Теперь он вспомнил о ней, и ему захотелось иметь ее здесь. Хоть одно живое существо будет с ним не четырнадцать минут, а постоянно.
Кампанелла ничего не ответила: ей строго-настрого запретили сообщать узнику о том, что происходит в стране. Но, вернувшись к себе, тотчас отправила телеграмму Молодому королю:
Прошу разрешения сообщить Матиушу о судьбе его канарейки и отнести ее в тюрьму. Напоминаю вашему величеству, что я говорила на заседании, как необходимы детям деревья и птицы.
Телеграмма не на шутку разозлила Молодого короля.
«Хуже нет связываться с бабами! – ворчал он про себя. – Сегодня – канарейка, завтра – собака, послезавтра – еще что-нибудь! То камера сырая, то Матиушу темно, то, видите ли, он нервничает, то плохо выглядит… Как будто у нас других забот нет, кроме как ублажать этого мальчишку.»