Король на именинах
Шрифт:
– Гранатового, – ответила Светлана.
– Когда я здесь был в детстве на «Лебедином озере», занавес был золотистый.
– Вот почти уже все расселись. Кстати, я у тебя даже не спросила, где ты билеты взял?
– Купил, – как бы между прочим произнес Николай.
– Где это их купить можно? Ты посмотри, какая публика, здесь же ни одного пустого места нет.
– У меня знакомая в кассах работает.
Светлана хотела рассмеяться, но Николай сам улыбнулся.
– Повезло, – сказал он, – один знакомый не смог пойти и предложил
– А-а, значит, считай, нам повезло.
Начал гаснуть свет, появился дирижер. Занавес вздрогнул, а затем медленно раскрылся. На сцене стояли артисты во фраках и концертных платьях. Дирижер с блестящей лысиной взмахнул палочкой, и зазвучала музыка. Началась знаменитая сцена пира, которая и является визитной карточкой «Травиаты» Джузеппе Верди.
Пальцы левой руки Светланы зашевелились, словно они касались струн. В зале было темно, свет падал только на сцену. Ладонь Николая легла на руку Светланы, прикоснулась к ее пальцам, к непривычно твердым подушечкам, которыми скрипач прижимает струны своего инструмента. Даже мысли вырвать руку, отстраниться и убрать ладонь Николая со своей руки у Светланы не возникло. Ей стало хорошо.
Но тут она подумала:
«Как это он легко нашел мою руку, лежащую на колене, а не на подлокотнике кресла?»
Но тут же она забыла об этой своей мысли. Музыка Верди не позволяла думать ни о чем другом, кроме любви. Парень и девушка дышали одинаково, думали одинаково, ощущали, наверное, одно и то же.
Антракт наступил неожиданно быстро. Вспыхнул свет, зазвучали аплодисменты, овации, раздались крики «браво». А Николай Бунин не выпускал руку Светланы, своими сильными пальцами держал ее пальцы.
– Что будем делать? – когда все вокруг пришло в движение, спросила Светлана.
– Ты что предлагаешь?
– Можем здесь посидеть, а можем в фойе выйти, по театру походить.
– Как скажешь.
Публика оживленно переговаривалась, в шуме людских голосов ощущался восторг, присущий лишь встрече с настоящим искусством.
– Я у тебя спросить хотела, – стоя у мраморной колонны, сказала Светлана Железовская и посмотрела на немолодого мужчину, с коротким ежиком волос и с седыми висками.
– Если хотела, то спрашивай. – Бунин тоже увидел этого мужчину, но уже со спины. Он подумал, уж не кавалер ли это Светланы. Естественно, виду не подал, ведь он слепой и видеть ничего не вправе.
– Я сейчас одного преподавателя увидела, так знаешь, я подумала, что он чертовски похож на того мужчину, с которым дед разговаривал в баре.
– На Олега Карловича? – спросил Бунин. – Ведь так?
– Мой дед его просто Карлом один раз назвал. Он бандит, да?
– Нет, не бандит. Он на виолончели играет, и даже очень хорошо.
– Значит, я не ошиблась. Точно его припомнила, с самого детства. И слова его почему-то мне в память врезались.
– Он мужчина видный, запоминающийся. Так говорят, – сказал Бунин.
– Выходит, коллега, струнник?
– Выходит, да.
– А теперь
– Правду?
– Только она меня устроит. Иначе мы встречались с тобой последний раз, – девушка своей женской интуицией чутко уловила, что Бунин на нее «запал».
– Он не бандит, а вор в законе. Слыхала о таких?
– Слыхала. Меня не на грядке с капустой нашли, я в Москве родилась и выросла. А ты кто такой?
– Я его крестник. Настоящий крестник, мой отец был его другом и пригласил в крестные отцы. Ты довольна? Это правда. Побожиться? Карл твоего деда «крышует».
– Верю. Пойдем, сейчас начнется. – Светлана взяла Николая под руку, и они торжественно направились в зал.
Все уже уселись, но дирижер за пультом еще не появился, его лысина не мелькнула над темно-вишневым бархатом. Молодые люди сидели в третьем ряду недалеко от бокового прохода, пожилая пара, затем они. Места, на самом деле, были шикарные. Едва начал гаснуть свет, как по проходу быстро и в то же время достаточно осторожно к третьему ряду подошла немолодая женщина, продававшая программки у входа в зал.
Она тронула за плечо Светлану, и, когда та испуганно обернулась, женщина прошептала:
– Вы Железовская Светлана?
– Да, это я.
– Вас зовут.
– Кто?
– Мужчина. Говорит, вы его очень хорошо знаете. Это чрезвычайно важно.
Светлана пожала плечами и обратилась к Бунину:
– Это, наверное, Василий, больше некому.
– Какой Василий? – спросил Николай.
– Шофер моего деда. Он меня привез в театр и должен забрать. – Рядом недовольно и зло зашушукали зрители. – Я быстро! – Светлана сжала ладонь Николая.
В зале раздались аплодисменты, вначале тихие, а когда дрогнул тяжелый занавес, перешли в овацию, заполнили зал. Тяжелая массивная дверь за спиной Светланы закрылась, и она ощутила пустоту. Даже воздух в фойе был не такой, как в зале, казался разреженным, как высоко в горах. Девушка огляделась. К ней подошел мужчина в черном костюме и в белой рубашке, ворот которой был криво застегнут и некрасиво топорщился из-под галстука. У мужчины были впалые щеки и глубоко посаженные глаза.
– Светлана, – взяв девушку за запястье и не представляясь, заговорил незнакомец, – меня послал Анатолий Иванович. Ему плохо, и он хочет вас видеть.
– Что с дедом?
– Приедете, узнаете. Он просил меня срочно вас привезти.
Мужчина говорил не слишком естественно, чувствовалось, что он старается говорить правильно, причем изо всех сил. Но Светлане было сейчас не до того, чтобы разбираться в том, как человек говорит.
– С дедом что? – Она дергала мужчину за рукав, а он смотрел на нее.
– Пойдемте, поедем.
– Он в больнице? – выкрикнула девушка.
– Да.
– В какой?
– Он звонил вам, но у вас что-то со связью.