Король на именинах

Зверев Сергей Иванович

– Мужчина приходил такой серьезный.

Ноздри гостя, стоявшего над ней, затрепетали:

– Говоришь, серьезный был? Молодой, старый? Звали как, фамилию слышала? Звание?

– Он не из милиции.

От этой новости у гостя желваки под скулами забегали и ноздри задрожали.

– Говоришь, не из милиции? Не следователь? А кто тогда? Кого еще сюда пустить могли?

– Пожилой мужчина. И перстень у него на руке с прозрачным камнем.

– Коротко стриженный, лицо сероватое, да? И взгляд такой у него острый?

– Да. Волосы короткие, седые…

– Кольцо с прозрачным камнем, точно

видела?

– Да, квадратный камень.

– И что он у тебя спрашивал?

– Спрашивал, что я видела, когда машина на киоск налетела.

– А ты разве видела что-нибудь?

– Да, – с испугом выдавила из себя Синицына.

– Ну-ка, ну-ка, поподробнее давай. Я тебя слушаю, – мужчина даже наклонился, и Синицына уловила запах одеколона, терпкий, щекочущий ноздри аромат.

– Я сказала, что за рулем был парень в кепке, молодой парень.

– Ага, молодец, не соврала. А ты уверена, что молодой парень, а не мужик в годах?

– Да, уверена.

– Эх, Синицына, – весело сказал гость, – глазастая ты, все разглядеть успела.

– А вы кто? Вы ведь не из…

– Еще и догадливая. Не из милиции я. – Мужчина посмотрел на часы, затем на окно. Прислушался. Синицына тяжело дышала. – Дай-ка я тебе подушку поправлю… – Он взял подушку за край.

Катерина пыталась что-то возразить, но мужчина быстро выдернул из-под головы подушку, бросил ее на лицо Екатерине и крепко прижал. Сам в это время навалился на девушку. Она дергалась изо всех сил, которые у нее оставались. Правда, сил было немного, и поэтому она сопротивлялась не очень долго. Мужчина смотрел на кончики пальцев, которые вначале вылезли из гипса, а затем спрятались, словно в панцирь.

Откинув с лица подушку и приложив палец к сонной артерии, мужчина убедился, что девушка мертва.

– Ну, вот, теперь ты никому ничего не скажешь. Лучший свидетель – мертвый свидетель.

Мужчина быстро надел халат, застегнул на все пуговицы. На голову надел белую шапочку, лицо завязал марлевой повязкой. На кармане крахмального халата появился бэджик «Иванов Иван Ильич. Консультант».

«Консультант Иванов» медленно шел по длинному серому коридору. Остановился у служебной лестницы, неторопливо спустился по ней на первый этаж, где двое больных, один пожилой и небритый, второй совсем еще молоденький паренек, тайком курили, но, завидев врача, быстро погасили сигареты и отвернулись. Он вышел на улицу. Не снимая марлевую маску, сел в машину, белую «Волгу», и уже в салоне с остервенением сорвал с лица маску.

– Давай отсюда, рвем!

«Волга» выехала с территории больницы.

Медсестра из реанимации стояла на крыльце двадцать минут и все время поглядывала на часы. Но, так и не дождавшись «консультанта Иванова», поднялась наверх. Вошла в палату, тихо открыв дверь, а из палаты выскочила, подняв в коридоре своим визгом самый настоящий переполох.

* * *

Павел Глазунов спал. Сон его был чуткий и неглубокий. Когда он открыл глаза, в комнате уже царил полумрак.

«Стемнело. Пора».

Потолок из белого стал серым, а узкая щель между сдвинутыми шторами синела. Он даже испугался, нервно вскочил, подбежал к окну, распахнул шторы. Он увидел однообразные хрущевские пятиэтажки, старые канадские

клены и свет в окнах напротив. Прямо над крышами начиналось ночное, подсвеченное заревом огромного города небо.

«Который час?» – задал себе вопрос снайпер.

В холодильнике еще была кока-кола. Ее Глазунов пил, чтобы обмануть организм, требующий, как минимум, пива. Свет внутри холодильника показался Павлу слепящим. Он кулаками протер глаза, взял банку, сорвал крышку и принялся жадно пить. Допив до последней капли горьковатый пенящийся напиток, он раздавил жестянку рукой, швырнул в мусорное ведро.

«И что же это я не сильно тороплюсь, сижу спокойненько? – сам у себя спросил Павел. – Выходит, сижу и собственной смерти жду? А она придет, сто пудов придет. За бабки, которые нес в чемоданчике „бизнесюга“, или за важные бумаги да за три трупа меня в живых никто не оставит. Да и я бы на их месте поступил точно так».

Через десять минут Глазунов уже спускался вниз по лестнице, спускался опасливо, соблюдая все меры предосторожности. Он боялся, что у подъезда его могут ждать. Но обошлось, кроме соседа с маленькой собачонкой, его никто не встретил. Собачонка, узнав Павла, задорно залаяла и бросилась в ноги. Сосед отшвырнул окурок, прикрикнул на песика и подхватил на руки.

– Что, прогуляться решил? Хорошо тебе, холостому, не женатому.

– Неплохо, – ответил Павел.

Дверь подъезда за соседом закрылась, и Глазунов поспешил к гаражам. Там он оставил снайперскую винтовку и мотоцикл. Единственным человеком, доподлинно знавшим, что это он, Глазунов, убил троих людей, являлся Шурик – Александр Петрович Потапов. И только он мог его отыскать в окрестностях огромного города. И если он еще пока был жив, то только благодаря Шурику.

«Значит, он не успел меня сдать. Пока не успел. А может быть, сегодняшней ночью по мою душу уже приедут. Если не ночью, то завтра утром или днем. Я должен спешить».

Глазунов открыл гараж, вытащил из коробки снайперскую винтовку, патроны. Обернул ее куском брезента, привязал к ней две старые бамбуковые удочки, закинул на плечи рюкзак, задернул «молнию» кожанки, нахлобучил шлем. Винтовку и удочки привязал к багажнику мотоцикла.

«Ну вот, теперь порядок».

На этот раз «Ява» завелась с первого рывка, и уже через пять минут, освещая себе дорогу фарами, мотоцикл мчался к Кольцевой дороге. Через сорок минут Глазунов въехал в квартал двухэтажных домиков, утопающих в зелени. Он оставил мотоцикл на том же месте, где и в прошлый раз, – неподалеку от опорного пункта милиции, рядом с аптекой. Взял сверток, взглянул на свое отражение в аптечной витрине. Чаша, которую оплела змея, и зеленый крест светились неоном.

«Я похож на рыбака, вернувшегося домой».

Глазунов шел неторопливо вдоль палисадников по узкому тротуару. Щиток мотоциклетного шлема был поднят. Он заглядывал в окна, видел людей. Кто-то пил чай, кто-то смотрел телевизор.

Наконец он увидел дом номер девять.

«В третьей квартире первого подъезда живет Шурик. У подъезда никого, и во дворе ни души».

Лавочка под старой акацией была пуста. Нет в этих домах молодежи, пенсионеры доживают свой век – почетные московские строители, умудрившиеся отхватить квартиры сразу после войны.