Король на площади
Шрифт:
— Ну так долг платежом красен. А они мне должны!
Я помедлила. Чем дальше, тем больше я была уверена, что этот человек или преступник, или контрабандист — что в моих глазах вовсе не преступление. Моя страна и возникла когда-то именно благодаря контрабанде и узаконенному пиратству. Одиночные поначалу каперы сплотились в эскадры, могущие противостоять вражескому флоту. Год за годом Морские Волки расширяли бесплодный участок земли, когда-то служивший им укрытием, вгрызаясь в скалистые берега и откусывая клочки территорий у соседей, пока, к удивлению королевств и княжеств, рядом с ними
— А почему ты им помог?
В глазах мужчины появились знакомые смешинки:
— Если б ты нарисовала мой портрет, всем бы стало ясно, как много пороков и злодеяний скрывает моя физиономия. Может, я хочу их слегка уравновесить? А теперь пора, Джок уже скучает. До встречи на площади, моя… Не Прекрасная Дама!
Он развернулся и ушел, насвистывая не хуже своей птицы.
Глава 7
В которой Гилмор рассказывает о Даре
Человек С Птицей хотел меня порадовать — сообщить, что Абигайль жива-здорова и что это сделала я. Лучше бы он ограничился только первой частью…
После года обучения Мастер пригласил для беседы нас с Пьетро — самых младших и последних своих учеников. Мы сидели в белой беседке с колоннами, увитыми плющом, пили красное молодое вино, смотрели на яркое море, а Мастер рассказывал нам о нашем Даре. Конечно, мы уже знали, что мы особенные — ведь легендарный Гилмор был стар и выбирал в ученики лишь одного из нескольких сотен мечтающих о такой возможности. Но весь год ничем отличным от других школяров разного возраста — некоторым было уже к сорока! — ни я, ни Пьетро не занимались: разве что Гилмор выдавал нам дополнительные задания, от которых мы хватались за голову, а потом беспощадно разбирал работы по косточкам… да и кости зачастую размалывал в порошок!
Маленький, сухонький, сгорбленный, со снежным пухом волос на голове, со скрюченными артритом пальцами, которыми он уже и кисть удержать не мог, Мастер говорил в обычной медлительной стариковской манере. Нам очень хотелось поторопить его или попытаться предугадать, что он собирается сказать, — как в беседе с сильно заикающимися людьми.
— Пьетро, — говорил Гилмор, — твой дар — дарить людям праздник. Что бы ты ни нарисовал, пусть даже гибель корабля в самую мрачную и темную бурю, все равно это будет победой жизни. Люди будут твердо знать, что вскоре воссияет солнце, а чудом выжившие в кораблекрушении спасутся…
Мы переглянулись — вспомнили, как преподаватель Антонелли хватался за голову и стонал: «Нет, Пьетро, нет! Нежнее, прозрачней, акварельней!» Бесполезно; любая самая легчайшая акварель под кистью Пьетро все равно наливалась густым цветом и яркостью цыганских юбок. Что уж говорить о масле!
— …Этот дар прекрасен, — продолжал Гилмор, — но настанет день, когда тебе самому захочется нарисовать что-то потрясшее тебя до глубины души — нечто трагичное, мрачное, страшное, — а твоя кисть все равно будет заполнять холсты цветом и беспечностью карнавала. Коллеги будут попрекать тебя отсутствием правды жизни в картинах, и знаменитые награды обойдут тебя стороной. Но ты будешь любим, Пьетро,
Пьетро улыбался нам беспечно и весело: самое главное — Мастер подтвердил, что у него действительно имеется настоящий Дар, а будущие козни коллег и упущенные награды его совершенно не волновали.
— Что касается тебя, Эмма…
Мастер Гилмор, сложив руки на палке, повернулся, но смотрел не на меня — на море, сощурив все еще зоркие глаза, словно читал текст на ослепительном пологе воды.
— Твой дар еще не до конца сформирован. Он будет расти вместе с тобой, возможно, всю твою жизнь. Твой дар — открывать тайную суть людей, их сокровенные мысли и мечты. Это может что-то изменить в их судьбе и обязательно отзовется в твоей. Опасный дар, моя девочка, и проявляется редко… Не знаю, будет ли тебе от него когда-нибудь настоящая радость и прибыль, но кто сказал, что дар должен нести пользу своему обладателю, — не для того он дается богами…
Старик взглянул на нас из-под белых бровей. Добавил строго:
— И вы должны знать — кому много дается, с того много и спросится. Каждый чем-то заплатит: потерянными силами, здоровьем, одиночеством… — его взгляд остановился на Пьетро, — а то и самой жизнью. А теперь — идите. Впереди у вас еще год учения и год радости.
Помедлив, я вернулась от лестницы:
— Мастер Гилмор, а скажите…
Старик, похоже, уже успел забыть о нашем существовании — вздрогнув, обернулся с удивлением. Но отозвался мягко:
— Да, Эмма?
— А каков ваш собственный дар?
С лестницы окликал Пьетро, ветерок шевелил мои волосы, а мастер Гилмор все смотрел на меня прозрачными старыми глазами.
Ответил наконец:
— Видеть дар моих учеников.
Ах, лучше бы он его вообще не видел или видел яснее! Я металась по комнате, не в силах успокоиться — пусть даже дама Грильда потом мягко попрекнет меня скрипящими половицами. Если Кароль прав и если Мастер имел и это в виду… почему же он не сказал тогда прямо? Ведь я могла бы спасти и Пьетро!
Глава 8
В которой посещается Королевский суд и Королевская галерея
Я привставала на цыпочки, чтобы хоть что-то увидеть, но колышущееся море голов, шляп и чепцов заслоняло от меня помост, на котором восседал король Силвер. О том, чтобы пробиться ближе, и речи быть не могло — народ стоял плотно, плечом к плечу. Да еще я слишком хорошо помнила давку, случившуюся в большом новом магазине на Морском проспекте. Кто-то в шутку закричал: «Пожар! Беги!» — и затоптанных и задавленных людей оказалось несколько десятков…
Так что сейчас оставалось только слушать звучный голос, оглашавший решение, — народ в этот момент внимающе затихал. Шел Королевский суд, нововведение Силвера, три года назад занявшего трон умершего брата. Люди съезжались на это время в столицу со всех провинций, а обсуждений хватало еще на несколько месяцев. Я не могла не оценить разумность и взвешенность королевских вердиктов, хотя, чтобы они стали таковыми, предварительно были задействованы усилия множества людей. Однажды даже наказали истца, оклеветавшего ответчика…