Король-олень
Шрифт:
«Несомненно, это совсем не худший выход — стать женой Кевина… Авалон для меня потерян… Я подумаю над этим. И, действительно, мой сон истинен, — по крайней мере, в этом. Кевин в Лотиане… А я-то думала, что Зрение покинуло меня…»
Кевин вернулся в Камелот накануне Пятидесятницы. Целый день к Камелоту тек людской поток; народу было больше, чем на весенней и осенней ярмарках, вместе взятых. Надвигающийся праздник обещал стать самым грандиозным изо всех, какие только проводились в здешних краях. Моргейна встретила Кевина поцелуем и объятьями, отчего
— О, Моя Леди будет нарядной, как сама королева! — рассмеялся Кевин. — Так ты не держишь зла на свою единственную соперницу, Моргейна, любовь моя?
Он никогда прежде не называл ее так. Моргейна подошла и обняла его за талию.
— Я скучал по тебе, — тихо произнес Кевин и на миг прижался лицом к ее груди.
— И я по тебе скучала, милый, — отозвалась она, — и ночью, когда все отправятся отдыхать, я тебе это докажу… Как ты думаешь, почему я устроила так, чтобы эти покои достались тебе одному, когда даже самые прославленные из соратников Артура разместились по четверо в комнате, а некоторые даже по двое на одной кровати?
— Я думал, так получилось потому, что ко мне просто не пришлось никого подселять, — отозвался Кевин.
— И так, несомненно, и надлежало бы сделать, из уважения к Авалону, — сказала Моргейна, — хотя даже Талиесину приходится делить свои покои с епископом…
— Не могу одобрить его вкус, — хмыкнул Кевин. — Я бы скорее предпочел поселиться в конюшне, вместе с другими ослами!
— Я поступила так потому, что мерлину Британии подобает иметь личные покои, пусть даже они не больше ослиного стойла, — сказала Моргейна. — Но все же они достаточно велики, чтоб вместить тебя, и Твою Леди, и, — она улыбнулась и многозначительно взглянула на кровать, — и меня.
— Ты всегда будешь желанной гостьей, а если вдруг Моя Леди вздумает ревновать, я поверну ее лицом к стене.
Кевин поцеловал Моргейну и на миг прижал ее к себе со всей силой своих жилистых рук. Затем, отпустив ее, произнес:
— У меня для тебя новость: я отвез твоего сына на Авалон. Он уже большой парнишка, и смышленый, и отчасти унаследовал твои музыкальные способности.
— Он снился мне, — сказала Моргейна. — И во сне он играл на дудке — как Гавейн.
— Значит, твой сон был истинным, — отозвался Кевин. — Мальчик мне понравился. И он обладает Зрением. На Авалоне его выучат на друида.
— А потом?
— Потом? Ах, милая моя, — сказал Кевин, — все пойдет так, как суждено. Но я не сомневаюсь, что он станет бардом и на редкость мудрым человеком. Ты можешь не бояться за него, пока он на Авалоне. — Он нежно коснулся плеча Моргейны. — У него твои глаза.
Моргейне хотелось побольше расспросить его о мальчике, но она заговорила о другом.
— Празднество начнется только завтра, — сказала она, — но сегодня вечером ближайшие друзья и соратники Артура приглашены к нему на обед. Гарета завтра должны посвятить в рыцари, и Артур, который любит Гавейна как брата, оказал Гарету честь и пригласил его на семейный праздник.
— Гарет — достойный
Праздник был семейный, однако и близких родичей у Артура было немало: в канун Пятидесятницы за столом Артура сидели Гвенвифар, и ее родственница Элейна, и отец Элейны, король Пелинор, и ее брат, Ламорак; Талиесин и Ланселет, и третий из единоутробных братьев Ланселета, — Балан, сын Владычицы Озера, — и Боре с Лионелем, сыновья Бана, владыки Малой Британии. И Гарет был там, и Гавейн, как всегда, стоял за креслом Артура. Когда они вошли в зал, Артур попытался уговорить его сесть за стол:
— Садись сегодня вечером рядом с нами, Гавейн, — ты мой родич и законный король Оркнеев, и не подобает тебе как слуге стоять у меня за спиной!
— Я горд тем, что могу стоять здесь и прислуживать моему лорду и королю, сэр, — упрямо отозвался Гавейн, и Артур склонил голову.
— Из-за тебя я чувствую себя каким-то императором древности, — пожаловался он. — Неужели меня нужно охранять денно и нощно, даже в собственном моем замке?
— Величием своего трона ты равен этим императорам или даже превосходишь их, — стоял на своем Гавейн. Артур рассмеялся и развел руками.
— Что ж, я ни в чем не могу отказать моим соратникам.
— Так значит, — вполголоса сказал Кевин Моргейне — они сидели рядом, — тут нет ни заносчивости, ни высокомерия, а одно лишь желание порадовать соратников…
— Я думаю, это и вправду так, — так же тихо ответила Моргейна. — Мне кажется, что больше всего он любит сидеть у себя в чертогах и смотреть на мирную жизнь, ради которой он так много трудился. При всех его недостатках, Артур и вправду любит законность и порядок.
Некоторое время спустя Артур жестом призвал всех к молчанию и подозвал к себе юного Гарета.
— Сегодняшнюю ночь ты проведешь в церкви, в молитвах и бдении, — сказал он, — а завтра утром, перед обедней, любой кого ты изберешь, посвятит тебя в Соратники. Несмотря на молодость, ты служил мне верно и преданно. Если хочешь, я сам посвящу тебя в рыцари, но я пойму, если ты захочешь, чтобы эту честь тебе оказал твой брат.
Гарет был облачен в белую тунику; волосы золотым ореолом окружали лицо юноши. Он выглядел, словно дитя — дитя шести футов ростом, с плечами как у молодого быка. На щеках Гарета золотился мягкий пушок, столь красивый, что его жаль было брить. Он пробормотал, слегка заикаясь от юношеского пыла:
— Сэр, я прошу прощения… мне не хотелось бы оскорбить ни тебя, ни моего брата, но я… если можно… мой лорд и мой король… можно — в рыцари меня посвятит Ланселет?
Артур улыбнулся.
— Ну что ж, если Ланселет согласен, я возражать не стану.
Моргейне вспомнилось, как малыш Гарет играл с деревянным рыцарем, которого она для него смастерила, и величал его Ланселетом. Интересно, многим ли людям удается увидеть свои детские мечты воплощенными?
— Я почту это за честь, кузен, — торжественно произнес Ланселет, и лицо Гарета озарилось радостью. Но затем Ланселет повернулся к Гавейну и добавил: