Король орков: Путь воина
Шрифт:
– И всё же мы осмотрим груз!
Спустившись вниз, дозорные отворили ворота крепости, выйдя к телеге, недоверчиво осматривая телегу и пленных. Пленные попрятали глаза вниз, скрывая свою боль, нанесённую гремлинами.
– Почему руки связаны? – выкрикнул второй дозорный, увидев, что пленные связаны к телеге. И в этот момент он услышал подозрительные звуки из бочек. Вырвав меч из ножен, он закричал. – Что за…
Не успел он договорить, как из бочек выскочили гремлины и закидали несчастного дозорного копьями. Второй дозорный, пытавшийся предупредить крепость о нападении, поймал коварное копьё в горло и упал, практически не издав ни единого
Спустя час этого кровавого грабежа, всё поселение полыхало пламенем, которое переходило с одного дома на другой. Если кто-то и выжил в этой бесчестной бойне, то их так мало. Ужасно мало…
Когда насилие и мародёрство завершились, Крарстаак, вождь гремлинов, с яростью в глазах поднял меч и, не колеблясь, отрубил голову павшему вождю. Он насадил её на пику, как символ своей победы, и, обернувшись к своим соплеменникам, прокричал на языке гремлинов в честь триумфа. Его голос звучал над полем битвы, где мрак ночи смешивался с криками ликующих гремлинов. Они, словно дикие звери, плясали на трупах, не различая, чьи это тела — павших врагов или своих соплеменников. Но Крарстаак, на удивление, сдержал своё слово, отпустив пленных; обычно гремлины их убивают, насаживая головы на пики.
– Вы! Идите! Вон! – прокричал он на корявом языке арокандов, удивляясь, что помнит его. Когда-то он был в плену у орков, и это знание теперь служило ему на пользу.
Бывшие пленники, дрожащие от страха, бросились прочь, унося ноги. Им посчастливилось остаться в живых, ведь обычно гремлины не щадят никого.
Гремлины, словно обезумевшие и опьяневшие от этой победы, снова в один голос продолжили ликовать, при этом устраивая аморальные танцы на трупах павших, причём неважно, соплеменников или арокандов. Крарстаак, обуреваемый дикой радостью, сдержал своих сородичей, когда они вновь начали ликовать.
– Тихо! – приказал Крарстаак, подняв руку, и все умолкли. Его голос звучал уверенно, как никогда. – Гремлин глупый. Вождь умный. Гремлин, вождь, вместе – сила! Вместе помогать племя наш!
Гремлины, хоть и сдержанные, продолжили праздновать победу. Но времени у них немного; им надо уходить, ведь Крарстаак понимал, что орки вернутся.
Крарстаак оглядел поле битвы, его сердце колотилось от адреналина. Он чувствовал, как в его жилах бурлит энергия победы, но в то же время понимал, что за этой радостью скрывается тень. Он знал, что за каждым трупом стоит история, и что его племя не сможет избежать расплаты.
*****
Женщина бежала так быстро, как только могла. Казалось, что усталость на неё совсем не действует. Ужас, который она только недавно увидела, вырисовывался в её глазах. Её одежда, окрашенная кровью и вымокшая от пота и дождя, стала для неё достаточно тяжёлой, будто на ней были надеты доспехи. Она бежала всю ночь, до самого рассвета. Во время этого долгого побега, её сопровождал только ливень, шедший долгое время. Женщина всё время ощущала чувство, что за ней ведётся яростная погоня, поэтому
Как только она добежала до городских ворот, то немного успокоилась и, переведя дыхание, обратилась к дозорным. Выслушав её не непродолжительную историю, полную боли и слёз, они впустили беженку в крепость, попутно сопровождая до дома вождя. Там её ждала аудиенция с правителем.
– Так значит, ты говоришь, что на твою крепость напали гремлины. О какой крепости идёт речь? – спросил вождь Гулзур.
– Музкорг, – еле сдерживая слёзы проговорила беженка; её голос дрожал от страха. – Они напали на Музкорг, мой вождь. Их было несколько сотен, может даже около тысячи… Они заполонили крепость. Они убили почти всех, а кого не убили… мне неизвестна их судьба, мой вождь.
Гулзур нахмурился, его лицо стало каменным.
– Музкорг? – встрепенулся Гримбаш, удивившись такому заявлению. – Как они смогли? Крепость была хорошо защищена. Говори!
– Я не знаю, – ответила беженка и зарыдала, не имея больше сил сдерживать слёзы. Она ведь была причастна к падению крепости. Она не могла вынести мысли о том, что её родные погибли, и это чувство вины давило на неё, как тяжёлый камень.
– Гримбаш, тихо! – приказал Гулзур, подняв руку, чтобы остановить сына. Затем он обратился к женщине. – Как тебя зовут?
– Крумзола, мой вождь, – ответила она, опустив глаза.
– Крумзола, ты смелая и храбрая. Ты добежала от Музкорга до Гойрана, чтобы сообщить мне эту новость. Это достойно награды. Мои воины предоставят тебе пишу и место, где ты сможешь жить, – сказал Гулзур, привстав из-за стола. Его голос звучал уверенно, но в глазах читалась тревога.
– Спасибо, мой вождь, – поблагодарила его Крумзола, кивнув, но в сердце всё ещё бушевали страх и горе.
– Проведите её в западную часть города и дайте ей пищу из запасов, – приказал Гулзур своей гвардии. Сам вождь ушёл в комнату, находившейся справа от центральной комнаты. Ему нужно было подумать, собрать мысли и спланировать действия.
Беженка прибыла в Гойран, где её накормили и дали ей крышу над головой. Но даже в безопасности она не могла избавиться от образов разрушенной крепости и лиц своих погибших друзей. Гулзур, узнав о произошедшем, был в ярости, которую он сдерживал, понимая, что дело серьёзное: никогда до этого гремлины не совершали ничего подобного. Ему нужно было время, чтобы собрать большое войско с окрестных крепостей. Он не хотел рисковать.
Думы вождя прервал Гримбаш, резко и грубо открыв дверь.
– Отец, ты слышал, что они сделали? – заявил он разъярённо, его голос дрожал от гнева. – Мне нужны воины – лучшие воины! Отправь их со мной!
– Нам нужно больше солдат. Через четыре дня прибудут воины из Горкорга и Джузкога, – спокойно ответил Гулзур, не обращая внимания на злость его сына. – Я отправлю воронов в наши крепости. Подожди четыре дня, и войска прибудут.
– Ты не понимаешь, отец! Они напали на Музкорг! Там была Зафика! – чуть ли не прокричал Гримбаш, ударив рукой по столу, его глаза горели яростью.
– И что ты предлагаешь? Пойти горсткой воинов на этих тварей? – громко спросил Гулзур, строго смотря на сына. – Нет, отправляемся через четыре дня. Может через три. Твоя месть не стоит твоей же опрометчивой смерти.