Король Парижа
Шрифт:
— Если тебя зовут Александр Дюма — это уже рекомендательное письмо.
Заметив, что сын покраснел, Дюма продолжал:
— Ты — не школьник, но и она, уверяю тебя, не герцогиня. Она — содержанка. Видел мужчину, который зашёл к ней в ложу? Это граф Штакельберг. Когда-то он помогал Меттерниху создавать Священный союз. Теперь ему восемьдесят лет, и я сомневаюсь, способен ли он ещё на какой-нибудь союз, священный или мирской. Я уверен, что он афиширует свою любовь к Мари больше из ревности, чем из страсти. Тем не менее он считает её своей любовницей
В тот же вечер Александр изыскал способ попасть в роскошно убранную квартиру, похожую на оранжерею благодаря пышно разросшимся камелиям и цветам, что росли в лакированных ящиках, стоявших вдоль стен. В больших комнатах, заставленных массивной мебелью, на стенах висели картины, всюду стояли богатые канделябры, бронзовые и фарфоровые статуэтки, вещи из эмали. Гостиная была такой просторной, что вмещала бильярд, пианино, диваны, кресла, столы и книжные шкафы.
В гостиной толпилось много мужчин; Мари, сидя за розового дерева пианино фирмы «Плейель», весьма посредственно играла, распевая не просто рискованную, а откровенно похабную песенку.
Смотреть, как с этих восхитительных губок слетают слова, которые не решились бы произнести последние бродяги, было так тягостно, что Александру казалось, будто он этого не вынесет.
Но он слышал звонкий смех Мари! Неужели ей может нравиться такая жизнь?
Александр подошёл к ней и шёпотом стал умолять Мари больше не произносить таких грубых слов.
— Бог мой! Да вы ханжа! — рассмеялась она.
— Я прошу не ради себя, ради вас, — ответил Александр.
— Полноте, не будьте ребёнком, — улыбнулась Мари. — Разве вы не понимаете, что я давно привыкла к этому? А вы нет?
Потом Мари, словно издеваясь над ним, стала сыпать такой отвратительной, грязной бранью, что Александр, не вынеся этого, отвернулся. Сидя в углу гостиной, он изредка с тоской бросал на Мари взгляд, видя, что она пьёт, как извозчик, слышал, как она орёт, словно базарная торговка, и громко хохочет. К концу вечера лицо Мари неестественно покраснело: смех её часто прерывался кашлем, от боли искажались черты лица. Наконец Мари убежала в ванную комнату.
— Не волнуйтесь, — успокоила сводня Александра. — Она немного харкает кровью. С ней это часто случается, когда она слишком весела. Сейчас Мари вернётся.
Но Александр не мог усидеть на месте и пошёл за Мари. Пройдя ванную комнату, где никого не было, он нашёл Мари в небольшом, обитом жёлтым шёлком будуаре; на столиках было разложено множество предметов туалета из слоновой кости, золота, серебра с эмалью, всевозможные щётки, флаконы духов, баночки с кремами... Однако внимание Александра привлёк только стоявший на табурете таз с водой, покрасневшей от кровавых разводов.
— Вы больны! — воскликнул он.
Растроганная этой неподдельной симпатией,
— Какой же вы ребёнок! — с улыбкой сказала она.
— О, если бы только я был вашим родственником! — воскликнул Александр.
— И что было бы? Что вы тогда сделали бы?
— Я имел бы право заставить вас изменить жизнь, помешать вам убивать себя.
— Бросьте! Мне необходимо развлекаться! — возразила Мари. — Я не могу спать. Значит, мне остаётся такая жизнь. Кстати, что случится, если одной женщиной вроде меня будет больше или меньше? Можете быть уверены, что уже ждёт другая, чтобы занять моё место.
— Если бы вы знали, как я вас люблю, — сказал Александр, — вы не говорили бы этих слов, которые ранят мне сердце.
— С любовью надо покончить сразу, — возразила Мари. — Я не могу позволить ни вам, ни кому-либо другому влюбиться в меня.
— Но вы не в силах этому помешать.
— Это необходимо сделать.
— Почему?
— Вы богаты? Вы способны тратить на меня сто тысяч франков в год?
— Сто тысяч! — воскликнул Александр.
— Столько я трачу. Мне нравится роскошь... Вы сами могли убедиться в этом. Какую часть из моих расходов вы можете на себя взять?
— Совсем незначительную, — ответил Александр.
— Тогда останемся друзьями. Будем болтать, смеяться, веселиться. Но больше не будем говорить о любви.
— Но граф, разумеется, не может быть вашей любовью, — пробормотал он.
— Конечно, но граф нежный и ласковый; он богат; я его уважаю, вот, пожалуй, и всё. Если вы станете моим любовником, то ведь совсем скоро начнёте меня ревновать. Тогда вы создадите мне трудности, которые поставят под угрозу мои сто тысяч франков в год. Я не хочу этого.
Подобно утопающему, зовущему на помощь, Александр поведал Мари о том впечатлении, какое она произвела на него в то мгновение, когда он впервые увидел её на площади Биржи, и о том, как бережно хранит он её образ в своём сердце.
— Умоляю вас, не отталкивайте меня! — воскликнул он и, посмев обнять Мари, ощутил лёгкость и гибкость её почти невесомого тела.
— Значит, вы меня действительно любите? — спросила она.
— Безнадёжно, клянусь вам.
— Любите настолько, что не будете выпытывать всё о прошлом, настоящем и будущем своей любовницы, как это делают другие мужчины?
Александр пообещал Мари не делать этого.
— В таком случае, мы увидимся, — пообещала Мари.
— Когда?
— Когда этот цветок станет белым, — ответила Мари, вставляя ему в петлицу фрака красную камелию, которую вынула из букета, лежавшего на ночном столике.
— Когда камелия станет белой?
— Завтра вечером, от одиннадцати до полуночи. Ну а теперь — никому ни слова.
Мари поцеловала Александра, но, перед тем как он с ней расстался, спросила:
— Вам не кажется странным, что я так быстро даю вам согласие?