Король планеты Зима (сборник)
Шрифт:
Он поступил в экуменическую Высшую Школу. Жил в общежитии возле Межгалактического Управления вместе с двумя сотнями других инопланетян, ни один из которых не был андрогином, как, впрочем, и бывшим королем. С детства привыкнув обходиться минимумом личных вещей и практически не имея возможности уединиться в своем огромном дворце, Аргавен легко приспособился к жизни в общежитии; и это оказалось не так уж плохо — жить среди однополых людей. Во всяком случае, не настолько затруднительно, как ему казалось раньше, хотя порой их постоянное пребывание в кеммере порядком утомляло его. Впрочем, даже это раздражало не слишком; он с большой охотой, даже с восторгом предавался ежедневным многочасовым занятиям, относясь к делу в высшей степени добросовестно, хотя порой и казался немного рассеянным, что случается с теми
Он многому научился. Узнал, что его Гетен здесь называется Зима, узнал местное название планеты Оллюль; благодаря подобной информации Вселенная выворачивалась наизнанку, словно чулок. Он убедился, что изобилие мясных продуктов с непривычки вызывает расстройство желудка. Понял, что однополые люди, которых он лишь ценой невероятных усилий перестал воспринимать как извращенцев, тоже с большим трудом отказались от мысли о том, что он гермафродит. Он привык, что слово «Оллюль», звучащее в его произношении как «Оррюрь», непременно вызывает чей-то смех. А еще он попытался забыть, что является королем огромной страны. Заботами своих наставников Аргавен, бывший король Кархайца, многое познал и от многого сумел отвыкнуть или отказаться. Сделать это ему помогли не только бесчисленные «умные» машины и неохватный опыт Экумены, но и самое простое, хотя и самое доходчивое: живые люди, их слова и поступки. Именно это прежне всего и позволило ему хотя бы отчасти понять природу и историю такого «королевства», которому более миллиона лет и в котором — от границы до границы — миллиарды и миллиарды километров. Когда он начал наконец осознавать, догадываться, сколь бесконечно это Царство Людей, сколь длинна и порой мучительна его поразительная история, ему стала понятнее и та роль, которую Экумена играет во времени и в пространстве. Он словно увидел, как среди голых скал, под чужими солнцами, в беспредельной, сияющей звездами пустыне космоса зарождаются источники жизни, радости, искренних чувств — неиссякаемые живительные родники.
Он постиг многие науки — математику, мифологию, социологию — и понял: за пределами знаний лежат бескрайние просторы Неведомого, удивительный и бесконечный мир. Прежде всего именно это обретенное на планете Оллюль знание и принесло Аргавену глубочайшее удовлетворение. Но в целом он себя удовлетворенным не чувствовал. Ему, например, не позволяли углубляться в некоторые интересующие его науки — в экуменическую математику или физику. «Вы слишком поздно начали, господин Харге, — говорили ему. — Вам придется все начинать с азов. К тому же вам бы лучше заняться теми дисциплинами, которые были бы полезны у вас на родине».
— Кому я могу быть там полезен? — спросил он как-то у господина Гиста, Мобиля и этнографа, с которым они сидели вместе в библиотеке.
Гист, как и все остальные, посмотрел на него чуть насмешливо.
— Вы что же, полагаете, что больше не сможете приносить пользу, господин Харге?
Господин Харге, обычно отличавшийся поразительной сдержанностью, ответил неожиданно страстно:
— Да, я так считаю!
— Что ж, король без королевства, добровольно отправившийся в изгнание, человек, которого на родной земле давным-давно похоронили… — Гнет говорил каким-то бесцветным голосом, — да, вы, вероятно, должны ощущать некую неприкаянность, ненужность… Но скажите на милость, зачем же мы тогда столько с вами возились?
— Вы просто добры…
— Ах, добры!.. Как бы мы ни были добры, мы не можем дать вам настоящего счастья!
И, наконец, последний кадр: под залитыми чужим жарким солнцем небесами, в хайнского покроя сером плаще, красивый стройный человек неопределенного пола стоит, утирая пот, посреди зеленой лужайки рядом с главным Стабилем Западных Миров, господином Хоалансом с планеты Альба, в руках которого, по сути дела, судьбы сорока миров.
— Я не могу приказать вам лететь туда, Аргавен, — говорит Стабиль Хоаланс. — Ваша собственная совесть…
— У меня хватило совести предать свою страну, так что двенадцать лет назад совесть моя свое уже получила. Хватит, — отвечает Аргавен Харге. Потом неожиданно смеется, да так весело, что и Стабиль тоже начинает смеяться; они прощаются так тепло и ощущая такую душевную близость, о какой прежде Правители Экумены могли только мечтать.
Остров Хорден, что близ южного побережья Кархайда, был передан в собственность Экумене еще во времена правления Аргавена XV. Остров необитаем. Но каждый год там на голых скалах устраивают колонии морские яйцекладущие — высиживают яйца, воспитывают молодняк и уходят длинными вереницами обратно в море. Но раз в десятьдвадцать лет по скалам острова вдруг проходит страшный пожар, море вскипает близ его берегов, и все животные, которых в этот миг угораздило оказаться там, гибнут.
В один из таких дней, когда море перестало кипеть, к приземлившемуся космическому кораблю подплыл катер. С ракеты тут же был спущен трап, и два человека двинулись по нему навстречу друг другу; они встретились где-то на середине — как бы между морем и сушей, — что предавало этой встрече некий тайный смысл.
— Посол Хоррсед? Я — Харге, — представился тот, что только что покинул звездолет.
Встречавший его человек почтительно преклонил колени и громко сказал по-кархайдски:
— Добро пожаловать, Аргавен, подлинный король Кархайда!
Поднимаясь с колен, Хоррсед поспешно прошептал:
— Ваше Величество, вы действительно прибыли как подлинный король… Объясню все позже, при первой же возможности…
За спиной Посла, на палубе катера, виднелись люди; все они очень внимательно разглядывали Аргавена. То были, безусловно, кархайдцы, и некоторые из них были очень стары.
Аргавен Харге несколько минут стоял прямо и совершенно неподвижно, серый его плащ развевался на холодном морском ветру. Потом он глянул на бледное закатное солнце, на мрачный скалистый берег, на терпеливо молчавших людей внизу и вдруг бросился к ним так поспешно, что Посол Хоррсед отшатнулся и прижался к перилам. Король подошел к одному из стариков на палубе катера.
— Ты Кер рем ир Керхедер?
— Да.
— Я узнал тебя по высохшей руке, Кер! — Король говорил громко и спокойно; лицо его оставалось невозмутимым. — Однако по лицу я бы сейчас тебя не узнал — прошло все-таки шестьдесят лет… А есть ли здесь кто-то еще, кого я, Аргавен, знал раньше?
Люди молчали. Они по-прежнему не сводили с короля глаз.
Вдруг один старичок, весь скрюченный и почерневший от времени, как головешка, вышел вперед.
— Мой государь, я Баннитх, дворцовый стражник. Я прислуживал вам за столом, когда вы были ребенком, совсем малышом. — И седая голова старика горестно склонилась — похоже, он пытался скрыть слезы. Потом вперед вышел еще один, и еще… Головы, что склонялись перед королем, были убелены сединами либо совсем лишены волос; старческие голоса, приветствовавшие его, дрожали. Один из них, Кер с отсохшей рукой, которого Аргавен знавал еще совсем юным застенчивым пажом, вдруг яростно обернулся к тем, кто стоял позади.