Король-Провидец
Шрифт:
Но так было не всегда...
Мы прошли лишь несколько миль от выхода из ущелья, когда на нашу колонну наткнулся конный патруль 10-го Гусарского полка. Их командир хотел, чтобы мы оставались на месте, пока они вернутся за помощью, но мы были одержимы одним желанием: уйти как можно дальше от кошмара Сулемского ущелья и Спорных Земель. Поэтому мы продолжали идти вперед. Позже я узнал, что легат, командовавший патрулем, погнал своих людей к ближайшей гелиографической башне, и в тот же день весть о трагедии распространилась
В тот вечер, когда мы остановились возле маленькой деревни, крестьяне высыпали из своих домов, чтобы прийти к нам на помощь. Они делали что могли: приносили горячую еду, дрова и теплые одеяла. Всю ночь прибывали повозки из Ренана и других городов Юрея. На следующее утро, когда мы тронулись в путь, никто из нас не шел пешком. Я был особенно рад снова оседлать Лукана, поскольку моя нога онемела и мучительно ныла.
Но мужчины и женщины продолжали умирать от ран, холода и истощения – еще тридцать человек вернулись к Колесу, прежде чем мы достигли Ренана.
Малая часть моего существа хотела свернуться в клубок и уснуть навеки, но я не мог себе этого позволить. Под моим командованием оставались уланы и нумантийцы, за которых я нес ответственность. Воинская дисциплина помогала мне держаться.
Нас встретила делегация старейшин города. Нам сообщили, что мы будем удостоены величайших почестей, и жители Юрея будут рады снабдить нас всем необходимым – жильем, продуктами, медицинской помощью – пока мы не восстановим силы.
Мы молча слушали, не вполне понимая, о чем идет речь.
Сам я по возвращении ожидал встречи с офицером военной полиции и отрядом стражников, которые арестуют меня и закуют в кандалы. Я считал, что моя миссия завершилась полным провалом. Мы вышли из Ренана, имея в распоряжении около трехсот солдат, включая роту КЛП. В живых осталось лишь шестеро пехотинцев, и то лишь потому, что их раны были слишком тяжелыми и они не смогли выбраться из повозок перед последним боем. Из ста пятидесяти улан, которых я с такой гордостью вывел из Мехула, осталось шестьдесят пять, и большинство из них были больны или изранены. Из остальных выжило около половины слуг Тенедоса и лишь третья часть нумантийцев, которых мы пытались спасти. Единственной утешительной вестью было то, что в пути погиб лишь один из хиллменов Йонга. Для меня же подобный результат выглядел сокрушительной катастрофой.
Однако когда мы въехали в ворота Ренана, нас встречали как героев. Этот день был объявлен праздником; все флагштоки были украшены яркими знаменами, а толпы, собравшиеся на улицах, встречали нас приветственными криками.
Я решительно отказывался участвовать в подобном фарсе. Полагаю, Тенедос угадал мою мысль, так как он выпустил приказ, запрещающий солдатам разговаривать с кем-либо, будь то официальные лица, горожане или писцы из листков новостей.
Нас разместили в огромном дворце на берегу озера, и каждый получил собственную комнату.
Прибыли роскошные фургоны на пружинных рессорах, специально для возвращения моих уланов в Мехул, но они отказались, заявив, что уезжали в конном строю и вернутся обратно в седле.
Мне хотелось вернуться вместе с ними и погрузиться
Молодой легат, приехавший из Мехула за остатками моего эскадрона, вручил мне запечатанный пакет. Легат показался мне совсем мальчишкой, хотя он был, пожалуй, даже старше меня. Остатки моей юности были выжжены каленым железом Кейта.
И хотя впереди меня ждало много других сюрпризов, ни один не мог сравниться с тем, что находилось в пакете. Там лежал один-единственный листок пергамента с лаконичным посланием:
"Легату Дамастесу а'Симабу:
Мужество и героизм, проявленные вами при командовании эскадроном Пантеры, соответствуют лучшим традициям 17-го Уланского полка".
Письмо было подписано домициусом Херсталлом.
Штатскому это может показаться пустым звуком, но для солдата, служившего в таком прославленном полку, как 17-й Уланский, во всем мире не могло найтись высшей похвалы. Я не верил своим глазам.
Я показал депешу Тенедосу, и он кивнул, заметив при этом:
– Это лишь начало, Дамастес.
Я не имел представления, о чем он говорит.
Я попрощался с эскадронным проводником Биканером и остальными; не знаю, как мне удалось удержаться от слез. Я говорил им какие-то слова, бессвязные и ничего не объяснявшие, не в силах выразить, как много они значат для меня и как я всегда буду чтить их. Мне показалось, что Биканер судорожно сглотнул, когда я отсалютовал им, а Карьян, похоже, простудился – он то и дело шмыгал носом, когда последние уланы эскадрона Пантеры медленно выезжали из ворот Ренана.
Я вернулся в предоставленные мне апартаменты, еще более просторные и роскошные, чем мои жилые комнаты в Сайане. Однако это не имело значения: я был бы так же счастлив или несчастен в однокомнатной лачуге.
На полу за дверью стояли два небольших чемодана, а на кровати сидела Жакоба.
Я заставил себя вежливо улыбнуться и спросил, могу ли я чем-нибудь помочь ей. Она глубоко заглянула мне в глаза и покачала головой, словно не обнаружив того, что ожидала.
– В прошлом мы говорили о том, как я могла бы отплатить тебе за спасение моей жизни, и о том, что могло бы случиться... если мы выживем, – наконец сказала она.
Я вспомнил, но ничего не сказал. В тот момент я ощутил необъяснимое раздражение. Мне хотелось лишь одного – чтобы меня оставили в покое, но, похоже, моему желанию так и не суждено было исполниться.
– Это идея Тенедоса?
В ее глазах вспыхнул гнев, и она уже открыла рот для резкого ответа, но затем сдержалась.
– Лейш Тенедос платит мне жалование за то, что я готовлю ему десерт, не более того, – она встала. – Ты хочешь, чтобы я ушла?
Я чуть не сказал «да», но во мне еще оставалась крупица здравого смысла, и я покачал головой. Она положила руку мне на плечо. После небольшой паузы я накрыл ее руку своей.