Король-Провидец
Шрифт:
– Ага, – пробормотал я. – Не кажется ли тебе, что лучше говорить о том, что знаешь сама, чем вдаваться в беспочвенные рассуждения?
– Докажи, что я ошибаюсь, – предложила она. – Но только если рана на твоей ноге уже зажила.
– Кое-что у меня поправилось, но только не нога, – прошептал я. Мои руки скользнули под ее плащ и приподняли ее тунику. Ее маленькие груди с твердыми, острыми сосками легли мне в ладони. Я сжал их, ища губами ее губ, и впился поцелуем в шелковистую коже ее шеи. Она часто задышала мне в ухо.
Жакоба носила нечто вроде пояса с чулками. Ее пальцы расстегнули
Я провел обеими руками по ее бокам, потом по животу. Она тихо застонала от удовольствия. Я подсунул руки под ее бедра и снял ее с ветки. Ее рука направляла мой член. Одним резким движением я глубоко вошел в нее; она вздрогнула и подавила крик, зарывшись лицом в меховой воротник моего плаща, а в следующее мгновение я излился в нее.
Казалось, мы могли стоять так целую вечность.
– Ты схитрил, – прошептала она. – Ты опирался о ветку.
Так оно и было. Я прижимал ее к стволу дерева, когда наши тела слились в одно целое.
– Ты все еще не доказал свою правоту, – лукаво заметила она.
Не отпуская Жакобу, я отнес ее в сторону и медленно опустился на колени. Она легла на свой плащ, а мой послужил одеялом. Я ощутил, как силы возвращаются ко мне, и начал двигаться в ней. Ее ноги обвили мою спину, она помогала мне резкими толчками бедер, вращая тазом.
Когда мы вернулись во дворец, было уже очень поздно. К моему огромному облегчению, нам никто не встретился, ибо наш вид говорил сам за себя – повсюду налипли мокрые листья, одежда покрыта пятнами в самых очевидных местах.
Я вернулся из темного царства смерти и льда.
На следующее утро я зашел к Тенедосу, собираясь извиниться за то, что не выказал надлежащего энтузиазма по поводу нашего вызова в Никею.
– А вот и тот самый человек, за которым я собирался послать, – сердечно произнес он, прежде чем я успел открыть рот. – Скажи, мой бедный Дамастес, ты чувствуешь себя больным?
– Вовсе нет, сэр.
– Полно, меня не проведешь. Твоя болезнь действительно ужасна, и один из ее признаков заключается в том, что больной не осознает своего состояния.
Заметив озорную улыбку на его лице, я помедлил с ответом. Я начинал привыкать к его странной манере общения.
– Значит, я болен, сэр. Что дальше?
– Садись, я объясню. Как ты думаешь, что произойдет после нашего прибытия в Никею?
Я ненадолго задумался.
– Извините, сэр, если мой ответ покажется вам глупым, но я полагаю, что Совет Десяти хочет выслушать наши показания по поводу недавних событий.
– Разумеется. Об этом они говорят в своих посланиях. А что дальше?
– Судя по тому, что я слышал от вас, сэр, они хотят покорить Спорные Земли, а потому воспользуются вашими словами как предлогом для решительных действий. Думаю, они мобилизуют армию, и как только Период Росы позволит вести военную кампанию, вторгнутся в Кейт.
Что же касается нас с вами... думаю, я вернусь служить в свой полк, а вы будете заниматься тем, чем пожелаете.
– Давай ненадолго забудем о нас и вернемся к предыдущему вопросу. До сегодняшнего утра я согласился бы с тобой относительно намерений Совета Десяти, но недавно я завтракал
20-й полк, 17-й Уланский и 10-й Гусарский были тремя элитными подразделениями, обеспечивавшими сохранение мира на границе с Кейтом.
– Я полагал, что его немедленно известят о подобной акции, – продолжал Тенедос. – Или я все еще не разбираюсь в армейских порядках?
– Нет, сэр, вы правы. Разумеется, Совет Десяти направил бы ему конфиденциальное сообщение, так как его полк должен быть одним из первых, выдвинутых на острие атаки. Если бы я планировал военную кампанию, я бы использовал уланов для прорыва через Сулемское ущелье и направил 20-й полк удерживать его, чтобы войска с равнин могли войти в Кейт с наименьшими потерями.
– Так вот, он ничего не слышал. Я деликатно намекнул ему на такую возможность, и он был весьма удивлен тем, что его не поставили в известность... особенно учитывая наше недавнее возвращение.
Во мне всколыхнулся гнев.
– Вы хотите сказать, что Совет Десяти не собирается ничего предпринимать?
– Боюсь, именно это и может случиться. Разумеется, они выразят свое крайнее возмущение, а затем пошлют угрожающую дипломатическую ноту, которой ахим Фергана подотрет себе задницу, и жизнь будет продолжаться.
– Сукин сын! – вырвалось у меня.
– Да. Я часто думал о наших правителях в сходных выражениях.
– А как же Товиети? Как же Тхак?
– Если игнорировать противника, то его как бы не существует. Они правили Нумантией в течение многих поколений, руководствуясь этой политикой. Почему сейчас что-то должно измениться?
Тенедос все еще улыбался, но выражение его лица было совершенно серьезным. Я с трудом взял себя в руки. Что ж, очень хорошо. Что бы ни случилось, я останусь солдатом и продолжу службу. Политика – не мое дело.
– А какое отношение это имеет к моей болезни?
– Вернувшись сюда после завтрака с домициусом, я обдумал положение. Сейчас мне нужно время, чтобы отослать кое-какие сообщения на Север.
– Как вы сделали в тот раз, когда мы вернули кукол?
– Совершенно верно. Возможно, если я достаточно громко протрублю в рожок, то будет уже невозможно заглушить этот сигнал, когда мы явимся в Никею. Поэтому ровно час назад я послал в адрес Совета Десяти сообщение о твоей болезни. Я передал, что мы задержимся на неделю, и извинился за отсрочку. Разумеется, у меня и в мыслях не было уехать одному, поскольку ты обладаешь познаниями в важных военных вопросах, находящихся далеко за пределами моего понимания. Поэтому отплытие «Таулера» будет отложено на несколько дней.
Гнев постепенно стих, и я улыбнулся.
– Насколько сильно мне предстоит заболеть, пока вы будете разыгрывать свою партию?
– Боюсь, ты будешь прикован к постели.
Он протянул мне конверт.
– Однажды в Сайане ты упомянул о том, что тебе хотелось бы провести отпуск на борту одного из юрейских плавучих домов. К сожалению, сейчас не весна и не лето, но это вполне осуществимо.
– Могу я попросить вас об одной услуге, сэр?
– В этом нет необходимости, – ответил Тенедос. – Я уже отдал соответствующие распоряжения. Пожалуй, одну неделю я смогу обойтись без сладкого.