Король утопленников. Прозаические тексты Алексея Цветкова, расставленные по размеру

Цветков Алексей Вячеславович

Один раз похожим утром Глеб видел и решал, сфотографировать или нет: в арке ее маленькие пальцы держались за ее же кукольное запястье, замкнутые на мужской шее того, кто размазывал ее летний цветистый сарафан по темной сухой стене.

Теперь в похожем месте белел надувной овал. Глеб нагнулся, не понимая, что это.

Воздух тут еще не был по-утреннему прозрачен, да и бывал ли он вообще прозрачен в таком каменном углу? Глеб нацелился, взял белый шарик, прицелованный к асфальту. Его удерживало у земли письмо с бисерным шнурком. Часть гелия вышла, летатель ослаб, и конверт вернул его вниз, к земле. Чем это не знак? — спросил себя Глеб, надрывая конверт. Поднес буквы к лицу. Стал читать по-английски: «Любимый Джон. Просто позвони мне, если получишь, как в той твоей песне, и скажи, что там? Я живу

с вирусом в крови. Они снуют во мне, а точнее, в моем колене и вероятность твоего звонка примерно равна вероятности моего исцеления. Ты знаешь, я загадал, что смогу избавиться от них и безболезненно встать, как только построят здание напротив, через бульвар, не знаю, что там будет, видимо, магазин. Мне казалось тогда, построят очень быстро, и подобный самообман поможет моему организму мобилизовать себя. Но они все строят и строят. Третий год уже, и все никак не закончат. Стеклянные синие окна вставили, но через месяц я видел их разбитыми. Я жалею, что так безрассудно связал эту стройку со своим спасением. Кран с крыши до сих пор не убрали. Мне нравится верить в тебя. Я знаю, что ты не бог и не клянчу библейских чудес. Просто позвони мне и скажи, что меня ждет. Любая правда лучше чем этот, кривой и пыточный, блестящий вопросительный знак. Если ты там есть, тебе не нужно сообщать номер, но я все же напишу, со всеми кодами. Любовь, Джон, делает нас бессмертными. Я узнал это из твоих песен.

И поэтому я жду, Джон. Тебе было больно и, значит, ты знаешь, что я испытываю».

По мере чтения лицо Глеба наполняется улыбкой. Он слышал о таких письмах исчезнувшим звездам, но думал, что они бывают только в кино. Непрозрачный воздух омывал его лицо, и бумага в руке была волшебным полотенцем, которым вытерся, и вот проступил вдруг текст.

В метро Глеб отыскал на карте кружочек, где ожидал его теплый сугроб любви. Решил не выходить. Может и не ожидал уже никто его там. «Питайтесь этим в другом месте!» — мысленно отказал Глеб кому-то, привыкшим к эротике зрителям фильма, которых он часто ощущал по ту сторону своей жизни.

Заголосил телефон.

— Что ты сейчас видишь? — вместо «здрастье» закричал Глебу в ухо Шрай. Он, наверное, уже был на даче, играл с соблазненными в свою безопасную рулетку, стрелял по чучелу.

— Я в вагоне, едем по улице, вижу, как вешают дорожные знаки, знаешь, сейчас новые везде появились.

— Ты в курсе, что они означают?

— Кажется, «пробка» и еще «резиновая дорога».

— Это для всех. А вот смысл для своих. Слушай знание посвященного меньшинства... 7

— А ему точно лучше станет?

— Просто позвони, поздоровайся и говори с ним по-английски, у тебя ведь вообще незаметен акцент, сверяйся с образцом, мы же все с тобой написали. Ответь на пару его вопросов и все, прощайся.

— А если он спросит несусветное что-нибудь? — волновался Шрайбикус.

— Ну, ответь какой-нибудь строчкой из песни, вот мы же скачали цитатник, у тебя на экране. Или сошлись на «мало времени», скажи, что хочешь сообщить ему совсем о другом. Пока его место здесь, а потом, не скоро, когда потребуется, ты возьмешь его к себе в группу. Такая группа, в которой играет сколько угодно музыкантов, но все очень тесно связаны и концерт не кончается никогда. Мы же уже обсуждали, чего ты так дергаешься? — воспитывал Глеб.

— А вдруг он номер определит и перезвонит? «Хэллоу, Джон.»

— У вас же все надежно защищено от этого. Или нет? И потом, он умирает, насколько нам известно, и нуждается в этом звонке. Не станет он ничего перепроверять. Мистику не проверяют.

В крайнем случае, я скажу, что в офисе в этот момент не было никого и не понимаю, о чем речь. Представлюсь охранником.

— Ну ладно. Только ты выйди. Слушай из той комнаты по второму аппарату. Я не смогу эту комедию ломать при тебе, или расхохочусь, или голос сорвется, это как щекотка, если ты станешь смотреть и делать рожи.

Глеб кивает и молча выходит. Толкает три одинаковые двери.

В соседней комнате телефон молчит. Глеб вслушивается сначала, ждет, потом трясет трубку, давит на кнопки, проверяет, связана ли база с розеткой. Быстро идет назад, но, так и не взявшись за дверную ручку, останавливается. Боится помешать, вдруг Шрай уже дозвонился и совершает

чудо? Минуту Глеб смотрит на дверь, решаясь, потом выходит в коридор, осторожно прикладывает ладони к другой двери, за которой Шрай, и медленно нажимает.

— Ты еще не звонил?

— У него очень плохой английский, гораздо хуже, чем его письмо... — подавленно отвечает Шрай, разглядывая телефон, я не уразумел вообще, о чем он спрашивал.

— И что ты ответил?

— Попросил повторить, сослался на слышимость, сделал вид, что он пропадает.

— Вы так быстро закончили.

— Она там заплакала. То есть он. Тонкий такой голос, как будто это девушка. Девичьи слезы. Я думаю, возможно, она написала письмо от мужского лица, чтобы проверить. Ведь Джон должен был знать, кто она, без всяких писем. И телефон дала специальный, по которому сначала говорила мужским голосом, чтобы разоблачить подделку.

— Уж что-то слишком закручено, сэр.

— Она, ну, или он, умирает. Еще и не такое может в голову прийти.

— О чем говорили?

— Какие-то обрывки, возможен разный перевод. стамбульским тапком кому-то по лицу, встреча с черной увертюрой. Невозможно перевести.

Он сидит на диване в одних полосатых трусах, прогоняя пальцами с голого колена прозрачненьких неприятных существ, тянущих из него жизнь. Знает, они не исчезают, а просто прячутся. Если даже обработать колено серебряной водой, авиационным керосином, покрыть из баллончика слоем химии, непереносимой для паразитов, они вернутся. Рыба-луна получает их, таких же юрких ракообразных, когда уходит на глубину за добычей, а он, человек, отославший Джону шарик на небо, когда засыпает, подвергается атаке. Раскрыв глаза, всегда видит или чувствует прозрачных опять, они уходят под кожу, как в воду, становятся совсем невидимки, и сколько не убеждай себя, что все прошло, сколько не шкрябай пемзой в ванне, уже в метро или просто в магазине, расплачиваясь, почуешь вновь их деловитое роение под брючиной. Ничем не излечимый, свербящий смертоносно, твой хоровод прозрачных истязателей, которым нарисовали только контур.

Они никуда не делись. Значит, это звонил не Джон.

У Шрайбикуса в жж появилось новое развлечение. Рецензии на несуществующие фильмы.

Кто помнит, как кино называется? — стучит он. — Там убийца-маниак расчленял девочек-подростков и писал о каждой жертве рассказ. Но рассказы получались не очень и их в половине случаев не печатали, а если и печатали, то в самых слабых журналах, и никто не обращал внимания. Мечта — «Монстр рассказывал о ночных зверствах на страницах своей страшной прозы!» — так и не сбылась. Шокирующие заголовки только снятся несчастному убийце и графоману. Промышленный пожиратель бумаги эффектно давится так и не распроданным тиражом. Никому не пришло в голову сличить громкие преступления и унылые тексты. Расстроенный маниак высылает экземпляр следователям, но секретарша один выбрасывает, не открыв. А второй попадает прямо в руки детективу, и он с трудом узнает реальные преступления в подчеркнутых местах, но решает, что сочинитель просто читает криминальную хронику и пытается так заработать себе славу. Очень непохоже на реальность и понапридумано. Уязвленный прозаик-убийца лично несет полную подборку своих текстов плюс вырезки из криминальной хроники в розыскной отдел. Как имя, не найду на «Горбушке»? И что там дальше? Я когда-то недосмотрел на фестивале. Богарт снимался там? Детектива он играл?

Шрай вывешивает эти вопросы в расчете на ложную память кинофилов.

Они с Глебом сочиняли такое кино в черно-белом нуаровском стиле. Нелепая декламация киллером-графоманом своих банальностей должна была заменить в фильме страшные позы синих вывихнутых трупов. Вместо поиска продюсерских денег Глеб сделал несколько постановочных фото — лучшие кадры из так и не снятого:

Комната с камином / За вечерним окном крупный снег / Плохой писатель читает вслух / Перед ним на столе покорная и внимательная детская голова. Глеб попросил ее на время в музее восковых фигур, там были запасные для царевича Алексея, но Глеб решил, что мальчика от девочки только по лицу никто не отличит. Потом фото даже попали в короткий список известного конкурса, Шрай придумал про них «в традиции классика французской фотографии Виже», и Глеб включил их в свое портфолио. 8