Король ворон
Шрифт:
— Просто врежьте мне, — жалобно просил Адам. — Не позволяйте мне это делать.
Казалось, должно быть просто: их было четверо на одного Адама. Но никто из них не хотел вредить Адаму Пэрришу, и неважно, насколько злобным он стал. А демон придал конечностям Адама суперсилу: его не заботила ограниченность возможностей человека, которому они принадлежали. Ему было плевать на боль. Ему было плевать на последующую жизнь. Поэтому костяшки Адама пролетели мимо Ронана и без малейшего колебания врезались в ствол сосны, в то время как сам Адам ахнул от боли. Общее дыхание окружило их белой пеленой, напоминающей облако пыли.
—
Блу схватила Адама за одно запястье. Раздался ужасный треск, когда Адам развернулся в противоположном направлении и выхватил у неё из просторного кармана свитера складной нож. Лезвие обнажилось.
Он привлёк их полное внимание.
Его закатившиеся глаза, контролируемые демоном, сосредоточились на Ронане.
Но Адам — настоящий Адам — тоже сосредоточился. Он оттащил своё тело подальше ото всех, уронив себя на лавку для пикника, а потом проделал это ещё раз, пытаясь попасть по руке, держащей нож. Когда он успешно прижал её своим весом, другая рука карабкалась наверх. Быстро, словно кошка, она царапала-царапала-царапала его собственное лицо. На коже в мгновение ока бисером выступила кровь. Рука вонзалась сильнее. В наказание.
— Нет, — произнёс Гэнси. Он не мог этого вынести. И побежал к Адаму. Когда он подоспел к нему, схватив за озлобленную руку, Генри уже был у него за спиной. И как только Адам замахнулся на Гэнси ножом, Генри перехватил правое запястье Адама, давя всем своим весом на его руку. Адам глазами рвал и метал, взвешивая свой следующий шаг. Следующий шаг демона.
Всё, что волновало Адама, это его независимость.
Пока Адам дёргал запястьем в руках Генри...
— Остановись, идиот, ты же сломаешь себе руку!
…и бил кулаком по зубам Гэнси…
— Адам, всё в порядке, мы знаем, что это не ты!
…Ронан обнял Адама за плечи, прижав их к себе.
Он был обезврежен.
— Forsan et haec olim meminisse juvabit[45], — сказал Ронан Адаму в слышащее ухо, и Адам, тяжело дыша, обмяк. Его руки всё ещё дёргались, готовые к насилию.
Он выдохнул:
— Ты засранец. — Но Ронан расслышал, насколько тот был близок к слезам.
— Давайте-ка свяжем ему руки, пока во всём не разберёмся, — предложила Блу. — Ты не могла бы... ой, какая же ты умница, спасибо.
Это было обращено к Девочке-Сиротке, которая уже поджидала завершения потасовки и протягивала длинную красную ленту неизвестного происхождения. Блу приняла её и втиснулась между Гэнси и Генри.
— Дайте мне немного пространства... сведите вместе его запястья.
— Нет, Президент, — вмешался Генри, тяжело дыша, — скрести их вот так. Ты разве не видел ни одного процедурала?
Блу скрутила пальцы Адама, что потребовало ловкости, так как те всё ещё жили собственной жизнью, а затем связала его по-прежнему буйные запястья вместе. Она намотала на них ленту целиком и перевязала её. Плечи Адама всё ещё дёргались, но он не мог расцепить переплетённые и связанные пальцы.
Наконец-то стало тихо.
С глубоким вздохом Блу отступила назад. Гэнси заботливо коснулся её окровавленного лба, а потом посмотрел на костяшки пальцев Генри, которые так или иначе пострадали в этой потасовке.
Руки Адама перестали дёргаться, когда демон понял, что они надежно связаны. Адам выглядел жалко. Его голова покоилась
Девочка-Сиротка подобралась ближе. Она аккуратно расстегнула грязный ремешок на своем запястье и нацепила часы на ему на руку, выше ленты. А потом поцеловала его в предплечье.
— Спасибо, — произнёс он глухо. А затем, обращаясь к Гэнси, понизив голос, добавил: — Я мог бы тоже стать жертвой. Меня уничтожили.
— Нет, — одновременно возразили Блу, Гэнси и Ронан.
— Давайте не сходить с ума только потому, что он пытался кого-то убить, — попросил Генри, облизнув костяшки пальцев.
Адам, наконец, поднял голову.
— Тогда тебе лучше прикрыть мои глаза.
— Что? — озадаченно переспросил Гэнси.
— Потому что, — с горечью в голосе добавил Адам, — иначе они предадут тебя.
Глава 60
Независимо от того, с какого места вы начали знакомиться с этой историей, она была о Сондок.
Она не хотела становиться международным торговцем предметами искусства и мелким криминальным авторитетом. Началось всё с простого желания чего-то большего и превратилось в медленное осознание того, что нечто большее никогда не будет достигнуто на выбранном ею пути. Она была замужем за умным человеком, с которым познакомилась в Гонконге, и у неё было несколько смышлёных детей, которые в большинстве своём уродились в него, за исключением одного, и она понимала, по какому сценарию пойдёт её дальнейшая жизнь.
А потом она сошла с ума.
Безумие было недолгим. Возможно, у неё был год припадков и видений, и её находили рыщущей по улицам. И когда она оказалась по другую сторону, то обнаружила, что у неё глаза ясновидца и прикосновение шамана, и она может сделать себе на этом карьеру. Она сменила имя на Сондок, и так родилась легенда.
Она вела себя удивительно каждый день.
Роботизированная пчела оказалась именно той отправной точкой, на которой она поняла, что встала на скользкую дорожку. Генри, её средний сын, ярко сиял, но он, казалось, не умел источать этот свет. И поэтому, когда Найл Линч предложил найти ей безделушку, небольшой предмет, волшебную игрушку, чтобы помочь ему, она прислушалась. Как только она увидела красивую пчелу, ей тут же захотелось именно её. Конечно, он также показал её Ламоньеру, Гринмантлу, Валкизу, Макки и Ксаю, но это было ожидаемо, потому что он был негодяем и ничего не мог с этим поделать. Но когда он познакомился с Генри, то позволил Сондок взять её себе почти даром, и она этого не забыла.
Конечно, это был подарок и наказание, поскольку позже из-за него Ламоньер похитил Генри.
И она хотела за это отомстить.
Она ни о чём не сожалела. Не могла заставить себя сожалеть; даже когда возникала угроза жизни её детям. Этот путь был изначально предопределён, и ей было хорошо на нём, даже когда становилось очень трудно.
Когда она оказалась рядом с Серым Человеком, старым наёмником Гринмантла, на парковке Академии Аглионбай и обнаружила, что кровь на его ботинках принадлежала Ламоньеру, ей немедленно стало интересно, что он может рассказать.