Королев: факты и мифы

Голованов Ярослав

Били в рельс – сигнал-приказ покидать стартовую площадку. Белый флаг на мачте за десять минут до пуска сменился красным. Завыла сирена: три минуты осталось. С террасы были видны маленькие фигурки людей, бегущих в укрытие, словно это сирена их испугала. Над Фау струилось мирное, самоварное облачко паров жидкого кислорода: каждую минуту испарялось два с половиной килограмма. Потом облачко растаяло: закрылся дренажный клапан. Пары в кислородном баке создадут теперь избыточное давление, которое подтолкнет жидкий кислород к лопаткам центробежных насосов. Затем из бронемашины электрозапалом подожгут пороховую шашку, установленную внутри двигателя так, что, загоревшись, она начнет вращаться наподобие фейерверочного колеса, разбрызгивая пламя во все стороны. Вот открываются клапаны на магистралях кислорода и спирта, а через пять секунд уже пошла турбина, на оси которой сидят насосы. Восемнадцать форсунок каждую секунду обрушивали на огненный фейерверк 125 килограммов мелкой пыли из спирта и кислорода, но, прежде чем вылететь

искореженным из сопла, запальное устройство успевало поджечь эту пыль и ракета медленно, едва заметно покачиваясь, начинала подниматься на огненном хвосте, чтобы еще через мгновение устремиться в зенит.

Первый старт баллистической ракеты в нашей стране состоялся 18 октября 1947 года в 10 часов 47 минут утра. Примерно через минуту ракета поднялась уже на 23 километра, развернулась и легла на заданный курс, продолжая набирать высоту. Она «залезла» в небо на 86 километров и начала валиться оттуда на землю. Воронка на месте ее падения диаметром около 20 метров и глубиной с деревенскую избу находилась в 274 километрах от старта.

Но про 274 километра и про воронку узнали уже потом, а сейчас все видели: улетела и летела ровно, хорошо, куда надо. Что тут началось! Плакали, смеялись, обнимались! Королева, Трегуба, Воскресенского качали. Яковлев звонил в Кремль, докладывал Сталину. Генералиссимус приказал объявить благодарность всем участникам пуска, а маршал добавил к благодарности обед в монтажном сарае, пусть и из походных кухонь, но праздничный, с выдачей ста граммов спирта, потом еще ста и, наконец, когда доложили координаты воронки, – еще ста 114 .

114

Чтобы солдаты не пили ракетное горючее, спирт подкрашивали, придавая ему «ядовитый» вид, но стартовики быстро разобрались, что это – безвредная марганцовка.

С 18 октября по 13 ноября было проведено одиннадцать пусков ракеты Фау-2. После первого, удачного, пошла полоса отказов. Пришлось разбираться. В короткой записке Нине от 24 октября Королев пишет, что много трудностей, «порой неудач». 2 ноября: «Мы работали последние двое суток без перерыва». Бессонные ночи были вознаграждены успехом на финише: 13 ноября последние две ракеты, впервые управляемые по радио, достигли цели.

В этот день на стартовой Королев сфотографировался с Николаем Алексеевичем Пилюгиным. Было уже холодно, оба в брезентовых непродувайках на меху, в меховых кожаных шлемах, в теплых перчатках. А у Королева на лбу еще летные очки. Ну, любил он летные очки! С тех еще пор любил, как в 1929 году впервые сам полетел на «Аврушке» над Ходынским полем. Может быть, очки эти делали его моложе и придавали смелости, мы же не знаем...

Через двадцать два года я стоял на том месте, где они фотографировались. Ветеран полигона Вадим Алексеевич Кузовкин привез меня сюда, чтобы показать бетонный ступенчатый пьедестал, на котором стояла ракета-памятник. Сбоку в бетоне маленькая звездочка и дата: 18.10.47.

Стояли молча. Потом Кузовкин сказал:

– Я вдруг сейчас вспомнил, как однажды ракета загорелась на старте. Подтек спирт, и она загорелась. И Королев вместе со всеми бросился ее тушить, поливать из брандспойтов, кричал: «Вы не так тушите! Поливайте сверху, чтобы вода в сопло не попала!..» Он стоял метрах в десяти от горящей ракеты... Загасили в конце концов... Интересно, страшно ему было?..

Я тогда ничего не сказал Кузовкину, но подумал, что Сергею Павловичу не было тогда страшно, потому что влюбленные люди не могут себе представить собственной гибели. А Королев был очень влюблен...

Нина Ивановна Королева

Полигон, конец 40-х-начало 50-х годов

Слева направо: В.И.Вознюк, С.И.Ветошкин, С.П.Королев, (?)

Н.А.Пилюгин и С.П.Королев на полигоне Капустин Яр

44

Между тем, император держал частые советы, на которых обсуждался вопрос, как поступить со мной.

...Возникало опасение, что мое содержание окажется слишком дорогим и может вызвать

в стране голод.

Джонатан Свифт

Из частной проблемы освоения трофейного оружия ракетная техника после войны очень быстро превращается в ведущую отрасль оборонной промышленности. В условиях сталинской диктатуры такое превращение не могло произойти лишь в результате энергичных действий Королева или веры в ракеты Устинова. Как и в какой мере сам Сталин принимал в этом участие? Встречался ли он с Королевым? Ответы на эти вопросы во многом определили судьбу Сергея Павловича. Однако дать их не легко: живых свидетелей этих встреч практически не осталось, в мемуарах они не отражены, а документы кремлевских архивов, увы, остались для меня (если бы только для меня!) недоступны. В воспоминаниях различных людей, с которыми мне удалось побеседовать на эту тему, встречи Королева со Сталиным расслаиваются: либо это многолюдное совещание у Сталина, на котором в числе других присутствует и Королев, либо это встреча Сталина только с Королевым. В беседе с корреспондентом ТАСС Александром Петровичем Романовым в 1964 году Королев на прямой вопрос журналиста – встречался ли он со Сталиным – отвечает:

– Да, но много позже 115 , в 1948 году. Мне было поручено доложить о разработке ракеты. Он слушал молча, почти не вынимая изо рта трубки. Иногда прерывал меня, задавая короткие вопросы. Не могу не рассказать о таких деталях. Перед тем как войти в кабинет, меня предупредили, чтобы я ему не задавал никаких вопросов, был предельно краток. Имевшуюся у меня небольшую папку с тремя листками конспекта доклада не разрешили взять с собой. Сталин ответил на мое приветствие, но руки не подал. Сталин был внешне сдержан. Я не знал, одобряет ли он то, что я говорю, или нет. Достаточно Сталину сказать «нет», как это «нет» мгновенно становилось законом. Такая была обстановка. Эта встреча все же сыграла свою положительную роль. Видимо, Сталину, его военным советникам стало, наконец, ясно, что первые опыты по созданию реактивных самолетов, артиллерийских установок и другие разработки могут дать впоследствии положительные, далеко идущие результаты. Возможно, что именно тогда ему и напомнили о группе советских ученых, которые шаг за шагом пробивали дорогу этим идеям.

115

До этого разговор касался предвоенного времени.

Настораживает, что, приводя это интервью в своей книге «Конструктор космических кораблей», Романов весьма вольно обращается со словами Королева. Сергей Павлович лично поправил и завизировал текст, в котором ясно говорится о недостаточном внимании к ракетной технике руководства страны в предвоенные годы.

– Среди крупных военных специалистов в то время имелись люди, на мой взгляд, не понимавшие великого будущего реактивного двигателя, – говорит Королев. – Конечно, ему следовало бы тогда же уделить максимум внимания... Однако имелись высшие государственные деятели, которые не видели пользы в замене винтового двигателя реактивным.

– Сталин? – спрашивает журналист.

– Возможно, что он знал о проводимых нами опытах. Однако все внимание руководителей организаций, советников Сталина по военным делам сосредоточивалось на разработке конструкций новых типов самолетов с поршневым двигателем, артиллерийских орудий обычного типа.

Иными словами, Королев считает, что если Сталин и знал что-то о ракетной технике, то интересовался ею все-таки мало.

В книге же А. Романова Королеву приписываются слова, которых нет в завизированом им тексте 116 и которые имеют смысл прямо противоположный: «Чувствовалось, что он (Сталин. – Я.Г.) имеет полное представление о ракетах». Как же так, не интересовался, слушал недальновидных военных помощников и вдруг «имеет полное представление»?! Но дальше – еще более удивительные вещи. «Его (Сталина. – Я.Г.) интересовали скорость, дальность и высота полета, полезный груз, который она (ракета. – Я.Г.) может нести. Особенно с пристрастием он расспрашивал о точности полета ракеты в цель». Теперь уже все непонятно. Какое же «полное представление» о ракетах имел Сталин, если он расспрашивал и о скорости, и о дальности, и о высоте полета, и о полезном грузе, и о точности попадания?! Выходит, он ни о чем представления не имел.

116

А.П.Романов повторяет то же, что уже сделал раньше, «дополнив» рассказ Королева о его «поездке» в Калугу к Циолковскому (см. наст. книгу, главу 13).

Еще настороженнее начинаешь относиться к этому интервью, когда знакомишься с письмом Сергея Павловича, написанным им на полигоне Капустин Яр 6 марта 1953 года, т.е. на следующий день после смерти Сталина. Ведь по рассказу Королева, так, как он записан Романовым, создается впечатление, что Сергей Павлович был у Сталина один. Никаких других людей он не называет, говорит только о себе: «меня предупредили», «ответил на мое приветствие», «я не знал...» Но в письме Королева мы видим совсем другую картину. Королев пишет: