Королев: факты и мифы
Шрифт:
– Ты, Филипп Александрович, не понимаешь, как их готовить, и он не понимает, – Константин Андреевич кивнул на Карпова, – но берется! Это надо ценить, – и утвердил 250 человек.
В этот момент у Карпова из 250 положенных по штату сотрудников было два: заведующий отделом кадров и командир строевого отделения Андрей Власюк и старшина Федор Демчук – он же завгар, он же шофер, он же автослесарь. Но вскоре появились надежные опытные заместители: по летной подготовке – Евстафий Евсеевич Целикин, по политработе – Николай Федорович Никерясов. Очень помогал Карпову в организационных делах Василий Яковлевич Клоков – тогда заместитель начальника Института авиационной медицины.
В начале марта распущенные по домам после всех медицинских мучений космонавты начали снова съезжаться в Москву. (Формально рассуждая, называть их так нельзя: они пока только кандидаты в космонавты, космонавтами некоторые из них станут лишь через несколько лет, а восемь из двадцати – никогда не
Но это все было уже летом, а весной в жизни молодых летчиков произошло событие чрезвычайной важности: 7 марта их принял сам Главнокомандующий ВВС, Главный маршал авиации Константин Андреевич Вершинин. Надо быть молодым военным летчиком, который считает своего комэска наместником бога на земле, чтобы понять, что это для них значило: беседовать с Главкомом! Сидели, как зайчики, прижав ушки и поедая начальство глазами. Вершинин был ласков, приветлив, поздравил с новым назначением, пожелал успехов.
Через неделю, 14 марта, в 9 часов утра состоялось первое занятие. Сначала Владимир Иванович Яздовский прочел вводную лекцию. Как вспоминал потом Юрий Гагарин, он «обстоятельно рассказал нам о факторах, с которыми встречается живой организм при полетах в космическое пространство». Медики детально объясняли действие перегрузок, невесомости, вводили в курс своих проблем. Космонавты заскучали: «Звали летать на новой технике, а тут какой-то медпросвет...» «Лекции специалистов авиационной и космической медицины я слушал без особого внимания, считая эту дисциплину второстепенной», – признался потом Герман Титов. Узнав о том, что занятия с космонавтами ограничиваются лишь медико-биологической тематикой, Королев очень разгневался и немедленно отрядил целую группу своих людей для чтения специальных курсов: по ракетной технике, динамике полета, конструкции корабля и отдельным его системам. «Мы изучали астрофизику, геофизику, медицину, космическую связь и многое узкоспециальное», – вспоминает Алексей Леонов. Лекции эти читали как ближайшие соратники Сергея Павловича: К.Д.Бушуев, М.К.Тихонравов, Б.В.Раушенбах, так и молодые, но уже опытные инженеры: К.П.Феоктистов, О.Г.Макаров, В.И.Севастьянов, А.С.Елисеев, которые через несколько лет сами стали космонавтами. Главный конструктор систем жизнеобеспечения (СЖО) С.М.Алексеев прочел лекцию об устройстве космического скафандра. Летной и парашютной подготовкой занимались тоже большие мастера своего дела: И.М.Дзюба, Н.К.Никитин, А.К.Стариков, К.Д.Таюрский и др. Наконец, помня о том, что праздность – мать всех пороков, Карпов все свободное время, особенно в первые дни, когда расписание занятий еще не стало твердым, отдавал физической подготовке. Борис Легоньков – физрук из ЦСКА – был человеком неутомимым и безжалостным. Всякое отлынивание от занятий немедленно и беспощадно пресекалось, равно как и диспуты о бесполезности кроссов и бега на длинные дистанции для будущих командиров космических кораблей. Легоньков начинал день с часовой зарядки на открытом воздухе в любую погоду, а дальше заполнял все паузы в аудиторных занятиях бегом, прыжками, плаванием, нырянием с вышки, гимнастическими снарядами, волейболом, баскетболом – на выдумку он был неистощим. В играх быстро определилась команда «морячков», т.е. летчиков, прежде служивших в морской авиации: Аникеев, Беляев, Гагарин, Нелюбов, Шонин. В баскетболе у «морячков» лучшим был Гагарин, и они часто брали верх над «сухопутчиками». Наставники приглядывались к баскетболистам: в новом коллективе непременно должны были сами собой выявиться лидеры.
В начале апреля закончился монтаж сурдобарокамеры. Испытать ее вызвался Валерий Быковский, и после обстоятельного инструктажа 6 апреля его поместили туда, решив продлить эксперимент до 15 суток, о чем он, естественно, не знал. Валерий сидел еще в сурдобарокамере, когда остальные космонавты вылетели в город Энгельс
Заслуженный мастер спорта Николай Константинович Никитин, парашютист-виртуоз, быстро понял, что все они совсем «зеленые»: количество прыжков измерялось единицами – на счету Гагарина, например, было пять прыжков, а были в отряде и такие, которые ни разу не прыгали. Никитин произнес страстную речь, в которой доказывал, что только парашютные прыжки цементируют коллектив, учат мужеству и генерируют отвагу, что мужчина без парашюта – это ненастоящий мужчина.
– Наверстаем упущенное, – бодро закончил он. – Все зависит от вас самих...
Известно, что моряки не очень любят плавать, а летчики – прыгать с парашютом. «Парашютные прыжки в течение полутора месяцев были, пожалуй, одним из самых сложных и трудных этапов подготовки», – пишет Георгий Шонин в своей книге «Самые первые». Никитин сделал, казалось бы, невозможное: привил вкус к прыжкам. Отстранение от занятий, скажем за опоздание, стало не желанным отдыхом, а истинным наказанием. Космонавты научились прыгать на сушу и на воду, днем и ночью, с больших и малых высот, с затяжкой и без. Лучшим парашютистом в отряде был, пожалуй, Борис Волынов. Никитин выделял еще Гагарина, Леонова и Шонина, но и у всех других за эти полтора месяца набралось несколько десятков прыжков разной сложности. Они уже освоились в небе и научились подчинять себе парашют, если попадали в критические ситуации. Так, Аникеев победил глубокий штопор, Заикин не испугался длительного затенения купола, Титов не сробел, когда у него не раскрылся основной парашют. Никитин оказался прав: ребята действительно сплотились в один дружный коллектив. Вчера еще незнакомые, там, в степи под Энгельсом, они объединились единым делом, открыли в себе естественное желание помогать друг другу, научились сопереживать, – подружились. Тогда космонавты не знали еще, что сам факт полета в космос очень скоро разделит их маленький мир и, даже оставаясь друзьями, они будут жить как бы в разных измерениях, не знали, что час этого раздела стремительно приближается.
В те дни, когда будущие космонавты начали свои парашютные тренировки, в МИКе на космодроме закончилась подготовка к старту первого корабля-спутника. Кстати, сам термин этот – корабль-спутник – придумал Королев. Еще в своем докладе на Всесоюзной конференции по изучению стратосферы за несколько дней до рождения Гагарина он уже говорил о корабле. Ему нравилось само это слово – гордое, романтическое – корабль! Молодежь в ОКБ втихую подтрунивала над Главным: ну какой же это корабль, в крайнем случае – лодка... А вот кто придумал ему имя «Восток», установить так и не удалось. Объявили что-то вроде конкурса, и откуда-то само собой всплыло – «Восток». И всем сразу это название понравилось 202 .
202
Традицию решено было продолжить. Когда задумывался новый корабль, его решили назвать «Север».
«Востоком» он стал не сразу, в технической документации значился поначалу скромно: ОД-2, потом корабли первой серии «Востоков» назывались «изделием-3-КА». Но «Восток» прочно вошел в жизнь, так и будем его называть...
В первом полете Королев хотел проверить самое главное и самое новое: работу тормозной двигательной установки (ТДУ), – сход с орбиты волновал его больше всего. На «шарике» не было еще теплозащитной обмазки: сверхзвуковые аэродинамические трубы еще проверяли расчеты тепловых потоков, сделанные в лаборатории № 4 НИИ-1, которой руководил Георгий Иванович Петров. Не было еще на этом «Востоке» и парашютной системы, и катапульты: возвращение корабля на Землю не предусматривалось. Он просто упадет и расколется, как яичная скорлупа. Что такое обмазка, парашюты, катапульта, известно давно, и как они работают – тоже известно. А вот как включается и работает в космосе ТДУ – тормозная двигательная установка – не знает никто, поскольку она первая и нигде никогда ничего подобного не работало.
Глушко делать ТДУ не хотел и, очевидно, был прав – это не его стихия. Он делал большие многотонные двигатели, и заниматься ТДУ для него было все равно, что конструктору БелАЗа заниматься «Окой». Собственные силы Королева были все-таки слабоваты. С управляющими движками его конструкторы могли справиться, а тут дело очень ответственное. Королеву стоило немалых трудов уговорить Исаева взять эту работу на себя. Исаев отбивался долго, убеждая Королева, что за те сроки, которые он назначает, нельзя сделать даже хороший примус. Однако вырваться ему из «дружеских объятий» Сергея Павловича не удалось: в конце концов, лукавое упорство Королева рассмешило его, а когда Алексей Михайлович смеялся, он терял способность к сопротивлению. Вернувшись в свое КБ, он собрал ближайших соратников и сказал: