Королев
Шрифт:
Подсвеченная заходящим солнцем, она казалась с высоты гигантским мозаичным панно, выложенным то серыми, то коричневыми, то огненно-красными плитами причудливых очертаний.
Молчание прервал Сергей Павлович;
– Наверное, с высоты Земля наша очень красива, – и, повернувшись к Гагарину, пристально посмотрел ему в глаза, улыбнулся. – Счастливец! Первым ее увидите с такой высоты. – Улыбка, скользнувшая было по его лицу, исчезла, и в глазах появился тот удивительный блеск, который в мгновение изменил их выражение. Гагарин увидел нескрываемое душевное волнение этого волевого и решительного человека. Разговор сразу
– И старт, и полет не будут легкими. Вам, Юра, предстоит испытать и перегрузки, и невесомость, и, возможно, что-то еще нам не известное. Вы знаете. Об этом мы много раз говорили, и тем не менее я хочу еще раз напомнить, что в завтрашнем полете есть, конечно, большой риск. И это для вас тоже не новость. – Ученый положил руки на плечи Гагарину и как-то необычно, перейдя на «ты», тепло, по-отцовски, сказал: – Все может быть, Юра. Но помни, повторю вновь – все силы нашего разума будут отданы немедленно тебе, и не забывай, мы коммунисты, и этим сказано все.
Сергей Павлович помолчал, потом неожиданно широко улыбнулся и твердо сказал:
– Все будет хорошо! Я абсолютно уверен в успехе!
– И я тоже, Сергей Павлович! Я сделаю все, чтобы выполнить доверенное задание, – повторил Гагарин слова, сказанные им недавно при назначении его командиром корабля «Восток».
12 апреля 1961 года уже наступило. Никто на Земле не знал еще, что сегодняшний день станет важнейшим событием в жизни человечества, вызовет его восторг и восхищение подвигом одного из своих смелых сынов, войдет в историю цивилизации как знаменательная и этапная дата в ее последующем развитии.
Сергей Павлович внешне казался спокойным, может быть, чуть больше, чем обычно; сосредоточенным: брови вытянулись в одну линию и почти сошлись на переносице, образовав глубокую складку: губы плотно сжаты, в глазах – настороженность. По ним-то и судили о состоянии Главного те, кто близко знал его. Внутренне Королев был напряжен как до предела натянутая струна.
Чуткое ухо Королева улавливало все команды, что шли по открытой связи, и Главный мгновенно оценивал, как идет подготовка ракеты-носителя к старту. Он почти ни во что не вмешивался, полностью доверяя своему заму по летным делам Л. А. Воскресенскому. А тот ни с какими вопросами к нему не обращался, и это успокаивало Сергея Павловича: значит, все идет своим чередом. Изредка Главный доставал из кармана книжечку, где была расписана последовательность работ, начало и время их исполнения.
Наконец где-то около двух ночи Королев решил час-другой отдохнуть. Да в Воскресенский уже дважды деликатно отправлял его со стартовой площадки.
– Леонид Александрович, чуть что, звони, – сдался Королев.
– Обязательно позвоню, – заверил заместитель. Сергей Павлович пришел в свой маленький белостенный дом, который так любил. Едва он переступил порог и снял пальто, как неслышно появилась Елена Михайловна – «хозяйка» домика, опекавшая своего единственного «постояльца».
– Будем пить чай, Сергей Павлович? – спросила она, зная неприхотливые потребности Главного конструктора.
– Да, пожалуй, и покрепче. Что-то неважно себя чувствую. И несколько сушек.
– И это все? Звонила Нина Ивановна. Беспокоилась, хорошо ли вы питаетесь. Я заверила, что все в порядке, а вы...
– Не хочется, Елена Михайловна, не до того. Елена Михайловна ушла на кухню. Сергей Павлович, вымыв руки и лицо, прошел в гостиную – небольшую комнату с круглым столом и диваном, застланным ковром тонкой работы.
Раздался
– Спасибо, и извините меня. Ошибка исправлена, а у вас непонятно каким образом оказался прежний документ. За звонок еще раз спасибо. Один глаз хорошо, а два лучше.
Повесив трубку, Королев живо представил себе разгоряченное лицо женщины – высокой, светловолосой, чем-то похожей на его Нину Ивановну. Сергей Павлович ценил ее математический ум, доверял ей многие расчеты. Она выполняла их всегда в срок и со всей тща тельностыо. Вспомнил один случай. Кажется, через год после ее прихода в ОКБ, когда она успела уже зарекомендовать себя с лучшей стороны, Королев увидел eе «всю» в золоте – на груди золотой кулон, на руках два золотых кольца. Сам того не желая, Сергей Павлович по чувствовал к ней неприязнь. Это сразу же заметила сотрудница.
Как-то после совещания она задержалась в кабинете Главного и, когда он остался один, решительно спросила:
– Сергей Павлович, может, мне лучше подать заявление об уходе?
Королев вспыхнул от неловкости, но ничего не ответил, сразу поняв несправедливость своего отношения к этой женщине.
– Я не прав, извините меня. Да садитесь же, я просто ненавижу золото, – сказал он. – Хотите, расскажу почему? – И, не дождавшись ответа, заговорил: – Много лет назад, когда несправедливая судьба забросила меня на Колыму, на золотой прииск, я почти год по восемь, а то и более часов в сутки возил из карьера золотоносный песок. Песок, песок, песок... Ради горстки золотых крупинок... Стоит ли золото такого тяжкого, изнуряющего, безумного труда?! Пусть бы лежало вечно в земле, неведомое людям. Для меня оно ломаного медного гроша не стоит. Так, невольно, я перестал уважать и тех, кого... про себя называю их «золотоносцами».
– Только и всего? – облегченно вздохнула сотрудница. – А я бог весть о чем подумала.
Не успел Королев ответить, как она сдернула кольца с пальцев и бросила их в сумочку.
– Обидно только, Сергей Павлович, что за «золотишком» вы не заметили человека, – и, не попрощавшись, вышла из кабинета.
Воспоминания отвлекли Королева от сегодняшних забот.
– Когда пойдете из дому? – спросила Елена Михайловна, расставляя на столе чайный прибор.
– Часа два отдохну. Закажите мне машину и ступайте отдыхать. Я тут сам управлюсь.
Сергей Павлович с удовольствием выпил стакан чая, потом достал валидол. Вытряхнув одну таблетку, положил под язык. Пошел в спальню, на ходу снимая пиджак и расстегивая ворот шерстяной рубашки. Снял ботинки, тряхнул рукой подушку. Потушив лампу, что стояла на прикроватной тумбочке рядом с небольшим телефонным коммутатором, прилег. Но заснуть не мог. «Завтра, нет, уже сегодня свершится то, ради чего я жил и работал свыше тридцати лет. Полжизни. Неровный был путь. Да, ухабов и рытвин хватало. Не все друзья, с которыми начинал в ГИРДе, поддерживали меня. А иных уже нет... Известны и те, кто писал клеветнические письма. Сколько раз сам себя спрашивал, что же дало тогда силы выстоять! И ответить не могу. Но, наверное, все же убежденность и вера в справедливость и необходимость таких полетов. Иначе для чего жить! Для „золотишка“? А что я еще мог сделать для людей? А сделать обязан, иначе зачем же я родился? Не для карьеры же жить! Для пользы. Для пользы человека и науки. Нет, все правильно, жил как надо, как хотел. И вот дождался. Тьфу, тьфу, тьфу, не сглазить бы».