Королева Бедлама
Шрифт:
Ефрем хотел двинуть ладью — и остановился.
— Знаешь, Мэтью, я тебя сюда пригласил для определенной цели.
— Знаю. Пообедать и сыграть в шахматы.
— Ну… не совсем. — Он двинул ладью, угрожающую теперь коню Мэтью. — Я хотел знать, вот если… если…
— Да выкладывай уже.
Ефрем откашлялся.
— Если я приглашу Берри Григсби на бал «Молодых львов» в следующую пятницу, как ты думаешь, она согласится?
— Чего?
— Берри Григсби, — повторил Ефрем. — На бал «Молодых львов». В следующую пятницу. Как ты думаешь?
Мэтью
— «Молодые львы»? Давно ты член клуба?
— Месяц назад вступил. Сразу, как мне исполнилось двадцать один. Да ладно, нечего на меня так смотреть, Мэтью! Вполне нормальные ребята, эти «Молодые львы». Там же сыновья ремесленников…
— Я знаю, кто там.
— И у них действительно танцы хорошие. Этот бал будет в «Док-хаус-инн».
— Чудесно.
Мэтью сделал ход королем.
— Глазам своим не верю! Как ты мог сделать такой ход?
Черная ладья сняла с доски последнего коня Мэтью.
— Да я пытаюсь в голове уложить, что ты вступил в клуб! Ты же всегда говорил, что это пустая трата времени!
— Нет, Мэтью, — ответил Ефрем. — Это ты говорил. Твой ход.
— Нет, погоди, минутку только. Ты хочешь пригласить Берри? Зачем?
Ефрем засмеялся:
— Мэтью, ты в своем уме?
— Был, когда садился за доску.
— Вот слушай. — Ефрем двинул вперед пешку. — Ты на Берри смотрел когда-нибудь? Ты с ней говорил? Она красавица, и она очень… очень… даже не знаю, как сказать, но мне это нравится. Она не такая, как все, Мэтью. Она… она за душу берет, наверное, это я хочу сказать.
— За душу, — повторил Мэтью, двигая свою пешку навстречу.
— Просто берет, и все. Я вот видел, как она сидит на молу и рисует. В то утро, когда я наступил на ту проклятую черную кошку и упал в бочку, спасибо тебе за смех, но именно это нас свело. Она мне помогла выбраться, и я сидел… то есть мы сидели и разговаривали, просто разговаривали. Мне нравится, как она смеется, нравится ее запах, нравится…
— Где, черт побери, ты ее нюхал?
— Да ладно, ты меня понимаешь. Иногда просто как-то донесет ветерком запах от волос или от кожи. Это прекрасно.
— Последний раз, когда я чуял ее запах, она совсем не так хорошо пахла.
— Прости?
— Ладно, ничего. — Мэтью попытался снова сосредоточиться на игре, и эта попытка жалко провалилась. Вдруг не стало никакой разницы между пешкой, ладьей и королем.
— Так вот, — напомнил Ефрем, — я спросил, как ты думаешь: пойдет ли она со мной на бал, если я ее приглашу.
— Не знаю. И откуда мне знать?
— Да ты же живешь в этом доме рядом с ней! Ты почти каждый день там завтракаешь и обедаешь у них на кухне, с ней за одним столом! Что это с тобой? — Он со стуком поставил ладью на доску: — Мат.
— Это не мат! — возразил Мэтью,
— Я думал ей цветы поднести, когда буду приглашать, — сказал Ефрем. — Как ты думаешь, ей понравится?
— Да не знаю я! Хоть бурьян ей поднеси, мне какое дело!
Но тут Мэтью посмотрел на Ефрема внимательно и понял, почему его друг ни с того ни с сего так разоделся в хороший темно-синий сюртук, белую рубашку с жилетом, почему каштановые волосы с седыми прядями не торчат вороньим гнездом, а расчесаны как следует, и вообще он похож на молодого льва, которому есть куда пойти и которого ждет будущее блестящего портного в Нью-Йорке.
Если Ефрем еще и не влюблен в Берри Григсби, то близок к этому.
— Фух! — Мэтью схватил кружку и допил ее залпом.
— Мэтью! Что-то ты совсем ничего не соображаешь. Я про цветы. Какие нужно дарить?
— Цветы — это цветы.
— Ну да, но я думал, может быть, она… может, ты знаешь, какие она любит. Розы, или гвоздики, или… — Он пожал плечами. — Я же понятия не имею. — Быстрым движением поправив очки, он наклонился вперед: — Ты бы какие подарил?
— Я в цветах ничего не смыслю.
— Ну подумай. Ведь должны же быть какие-то, которые ей нравятся.
Мэтью подумал. Это просто смешно — у него такое спрашивать. Абсурдно. Он потер лоб рукой и вздрогнул — шрамы еще чувствовались.
— Я думаю… я бы подарил… — Он спросил сам себя и ответил: — Полевые цветы.
— Полевые цветы?
— Да. Просто собери их где-нибудь на лугу. Я думаю, она их предпочтет и розам, и гвоздикам… и всем прочим.
— Колоссальная мысль! — Ефрем даже хлопнул по столу ладонью от восторга. — Значит, полевые цветы. И даже деньги не придется тратить. Слушай, а какой цвет ты бы предложил?
— Цвет?
— Цвет. Синие, желтые, красные… что ей может понравиться?
Мэтью подумал, что за все годы его знакомства с Ефремом такого странного разговора у них еще не было. Но по выражению лица друга — сияющий восторг — можно было понять, что Берри Григсби произвела на него впечатление и много для него значит. Каким бы не от мира сего он ни был. Эти двое — вместе! Пара! Танцующая на балу «Молодых львов»! И даже больше, милостью времени и купидонова лука.
— Так как ты думаешь? Идеи есть?
— Есть, — ответил Мэтью после минутного размышления. Он смотрел на доску, на фигуры, объявившие мат его королю, но видел пятьдесят футов сгнившего причала и солнце, льющее свет на бруклинские луга за рекой. — Ты смотрел когда-нибудь в кузнечный горн?
— Смотрел. Однажды у меня на глазу вскочил ячмень, и в этом случае очень полезен жар, чтобы он вскрылся. Если долго смотришь в огонь, чувствуешь, как этот ячмень… — Он остановился. — Слушай, а при чем тут горн?
— Вот такие должны быть цвета, — пояснил Мэтью. — Сердце земли.