Королева Бедлама
Шрифт:
Он пошел дальше к гавани, свернул направо в сторону своего дома и тут увидел при свете углового фонаря на Краун-стрит, что к нему быстрым широким шагом приближается не кто иная, как сама Полли Блоссом. Одетая в пышное платье, поддерживаемое изнутри нижними юбками, шляпу с перьями и белые перчатки с кольцами на пальцах. Она шла, опустив голову, слегка ссутулив широкие плечи, будто раздумывая о своей роли в спасении души некоего проповедника.
— Добрый вечер, мадам, — сказал Мэтью с коротким кивком, поравнявшись с ней и слишком поздно заметив длинные
— Добрый вечер, сэр, — ответил лорд Корнбери, и быстрое клацанье высоких французских каблуков по твердым английским камням унесло губернатора Нью-Йорка, совершающего вечерний моцион.
Только напряжением всех сил Мэтью смог удержаться от комплимента: «Прекрасные туфельки!»
Пройдя еще несколько шагов, он остановился на гаванской улице, набрал полную грудь ночного воздуху и посмотрел на дома, лавки, таверны, на сверкающие огоньки фонарей.
И тут он понял, что настоящая Королева Бедлама — это город на острове между двумя реками.
В этом городе, где скоро будет больше пяти тысяч населения, есть губернатор, разгуливающий в женском платье, проповедник, всей душой любящий проститутку, печатник, раскалывающий лбом грецкие орехи, главный констебль, который застрелил мальчишку, магистрат, бывший когда-то чемпионом по теннису, прачка, коллекционирующая тайны, и коронер, коллекционирующий кости. Есть парикмахер, владелец белки по имени Сассафрас, есть портной, умеющий опознать мертвеца по часовому кармашку часов, и черная великанша, готовая на пару секунд отложить лиру, чтобы тебя убить.
Если город, как корабль, представлять себе женщиной, [8] то сидит она в царственной позе на своем троне, держа свои тайны в золотом кубке. Королева Бедлама, она может смеяться сквозь слезы и рыдать сквозь смех. Королева Бедлама, знающая коловращение человечества, знающая безумие его и мудрость. Королева Бедлама мечет кости, пьет беспробудно, совершает иногда жестокие поступки.
Но вот она — Королева Бедлама в своем платье ночи, расшитом желтыми алмазами фонарей. Вот она, безмолвная в своих мыслях и громогласная в своих желаниях.
8
Слово «корабль» (ship) в английском языке — женского рода.
Вот она, Королева Бедлама на самом краю нового мира.
Мэтью зашагал дальше.
Дом, где он жил, стал для него своим. В сарае, конечно, остался земляной пол, но зато он был почти весь укрыт новой красной дорожкой. Появился письменный стол, полка для нескольких книжек, куда можно поставить еще, удобная кровать, и симпатичное, хотя и сильно потрепанное коричневое кожаное кресло, где-то раздобытое Григсби. На стенах крючки для одежды, под овальным зеркалом — умывальник с водой и полочкой для туалетных принадлежностей. Конечно, места оставалось столько, что там мышь не повернется, хвостом не зацепившись, но мышей, слава
А вот что было — это новое окно.
Когда ставни были открыты — вот как сейчас, — через стекла видна была гавань, кусок освещенной луной реки, а днем — участок зеленого Бруклина. Григсби бесплатно поместил в «Уховертке» объявления каменщика, плотника и стекольщика, а Мэтью настоял, что часть платы внесет он из своего первого жалованья, заработанного решением проблемы Свенскоттов.
Не особняк, но свой дом. По крайней мере на какое-то время. Мэтью был слишком занят, чтобы подыскивать себе другое жилье, да и не мог пока себе этого позволить. И окно в мир меняло жизнь в корне. Следующий этап — оборудование очага, пусть даже карликового, потому что уютный летний дом — еще не комфортабельное зимнее жилище.
Сразу при входе Мэтью поднес спичку к двум свечам на стойке умывальника, рядом с дверью. Сейчас он второй спичкой зажег свечу на письменном столе и свечу на подоконнике, увидев, что в кухонном окне дома тоже горит свеча.
Он снял сюртук, повесил его на крючок, ослабил узел галстука и сел в кожаное кресло возле окна. Развязав белую ленту, он уже готов был открыть подарок от миссис Герральд, как в дверь постучали.
— Минутку!
Чтобы отложить коробочку, дойти до двери и открыть ее, потребовалось три секунды.
Берри держала в руке фонарь. Одета она была в свободный зеленый халат — очевидно, собралась ложиться спать. Свет играл в медных прядях волос, лицо сияло свежестью, в глазах посверкивали синие искорки. Царапины, синяки, порезы — кроме двух самых глубоких под пластырем на лбу — исчезли, как и у него, под благотворным влиянием времени. Но детишки в школе на Гарден-стрит, где она стала учительницей с первого сентября в помощь директору Брауну, страшно хотели знать, с какого это дерева она свалилась.
После того случая она с Мэтью не разговаривала неделю. На вторую неделю лишь изредка удостаивала его словом. Но Мэтью понимал, что, если девушке пришлось пять часов шляться по лесу с лошадиным дерьмом на лице, она может питать некоторую неприязнь к человеку, который стал тому причиной. Хотя на самом деле она смыла с лица навоз в пруду в миле от ворот Чепела. Голландский фермер Ван-Гуллиг хорошо знал английское слово «помощь».
— Привет! — радостно поздоровался Мэтью.
— Привет. Увидела твою свечу. — Она протянула ему кувшин.
— Спасибо.
Мэтью привык ночью брать воду в ближайшем колодце, но иногда бывало, что Берри уже набрала кувшин, как вот сегодня.
— Ты к ужину не пришел, мы тебя ждали.
— А, да. Мой приятель, Ефрем Оуэлс. Ты ведь его знаешь?
— Это который наступил…
— …на кошку. Случайно. Он меня позвал ужинать, я прямо из конторы туда пошел.
— Из конторы. Как это официально звучит!
— Так и должно быть. В общем, мы заигрались в шахматы… ты же знаешь, как бежит время, когда ты рисуешь? Тут так же.