Королева Бона. Дракон в гербе
Шрифт:
Лесная поляна была в белом убранстве, даже самые маленькие веточки опушил иней, а на верхушках елей лежали настоящие снежные шапки. Въезжая под такой белый навес, жена боярина Горностая спросила сопровождавшего ее Лясоту:
— Никто нас здесь не слышит, а я никому не скажу. Правда ли, что Гаштольдову вдову можно уже величать «ваше величество»?
— Врут люди, ей-ей, врут!
— Да ведь они вместе, всегда вместе, рядышком! Лясота, улыбнувшись, придвинулся ближе.
— Да ведь и мы вместе. А ежели супруг
— Все шутите, ваша милость…
— А вы, сударыня, всякие сплетни повторяете! — заметил Лясота и, ударив рукой по заснеженной ветке, осыпал свою спутницу белым пухом. — Это все сплетни, сплетни, сплетни! — повторил он со смехом.
Вечером, после ужина, в том же покое, где братья совсем еще недавно уличали сестру, «нечаянно» застав ее с «полюбовником», состоялся совет, на котором присутствовали король, оба Радзивилла и Барбара. На этот раз на столе, накрытом полотняной оранжевой скатертью, стояли вазы с фруктами, цукатами, миндалем и пирожными, в хрустальных бокалах золотилось вино.
— Полгода прошло с той поры, как дозволено мне было в этих стенах за одним столом сидеть с вами, господин мой, — сказала Барбара, подняв бокал с вином. — Выпьем за здоровье ваше!
— Как и вы, не могу я дождаться той минуты, когда союз наш из тайного станет явным, — улыбнулся ей король.
— Слышал я от Глебовича, — вмешался в разговор Черный, — будто сватов к Альбрехту Прусскому засылают.
— Что с того?
— А гонец из Кракова разглагольствует повсюду, что старый король тяжко болен, — добавил Рыжий.
— Что с того? — снова повторил Август.
— Ничего! В самом деле — ничего, — согласился Миколай Черный. — За благополучие вашего королевского величества!
— Разговоров всяких много, — жаловался Рыжий. — А когда люди правду узнают, тотчас бунт поднимут! Как во время «петушиной войны»!
— Если бы эти мысли пришли в вашу голову полгода назад, — ехидно заметил король.
— Потише, брат, — остановил Черный. — Само собой, о ближайшем сейме и подумать страшно.
Опять все крикуны будут разрывать на себе одежды, осуждая короля за неповиновение. Поэтому уже сейчас своих людей искать нужно.
Рыжий рассмеялся, словно услышал забавную шутку.
— Здесь, на Литве? Кого? Горностаев? Глебовичей? А, да что говорить! Все против нас будут.
Хотя бы из зависти.
— Не здесь! В Короне. Поеду вербовать союзников. Быть может, с Тарновского начать? Он старую королеву ненавидит смертельно.
Сигизмунд Август на минуту задумался.
— Мне он пожелал «ее примеру не следовать». Что он хотел этим сказать, не знаю. Но против королевы и Кмиты поднять его не трудно. А вот от его величества поддержки не жди!
— Ого! — фыркнул Рыжий. — Того и гляди наш великий князь Литовский против польского короля выступит.
— И своекорыстия, — вздохнул Август.
— Светлейший князь, вы наш повелитель. Забудьте о Короне! — поддержал брата Черный. — Лишь бы Литва пошла за вами! А потом, может, сил хватит, чтобы самим, без поддержки Кракова…
Сигизмунд Август с гневом посмотрел на него.
— Поссорить Литву с Короной! Нет! Ни один из Ягеллонов никогда не пойдет на это. Нужно заручиться поддержкой сенаторов и шляхты. Особливо на Вавеле, хотя и врагов там тьма. И среди них самый опасный — Кмита.
— Он один! Прочие… Триумвирата при королеве больше нет. Гамрат и Алифио в могиле, а преданный ей Гурка — хоть он и познанскии каштелян, да все равно мелковат, нет в нем того полета, — рассуждал Миколай Черный.
— Не следует забывать и о том, что каштеляном его сделала королева, — отвечал Август. — Он, как и те, прежние, будет служить ей верой и правдой. Великопольская шляхта не слишком-то меня жалует. А Гурка к тому же еще и упрям…
— Посмотрим, что можно сделать… Канцлер Мацеёвский наш, а это уже много.
— Что ж! Вы, ваша милость, сначала поедете к Тарновскому, а потом в Вену, послом.
— Я? — удивился Черный. — К королю Фердинанду? С посланием?
— Нет, без посланий. Отвезете ему свадебное приданое покойной королевы Елизаветы.
— Как же это? Отдать им серебро? Драгоценности? — наперебой возмущались оба Радзивилла.
— Я верну все, что принадлежало ей, кроме сумм в золоте. Их по договору возвращать не надобно.
Но все прочее… Теперь, когда придется отстаивать наш союз с Барбарой, Габсбургов сердить не следует.
— О… Мудрая мысль. И к тому же я первый в нашем роду поеду послом, да еще в Вену!
Наливай, брат! За здравие сестры нашей, Барбары, супруги славного Ягеллона!
— Позволите, господин мой? — робко спросила Барбара.
— Клянусь, что сделаю вас королевой, — отвечал он. — Еще не сейчас, но скоро, очень скоро.
Выпьем за это!
— За молодую королеву? — спросил Черный с надеждой в голосе, но Август спокойно и свободно ответил:
— За милую сердцам нашим прекрасную Барбару…
Радзивилл Черный готовился к своей политической миссии долго и весьма прилежно. Приехав наконец в Краков, он велел доложить о своем прибытии Боне, но та со дня на день откладывала аудиенцию. Когда наконец он переступил порог королевских покоев, первым встретил его Станьчик усердными поклонами.
— Великий канцлер литовский к нам, на Вавель, пожаловал? Какая честь! Кланяюсь, низко кланяюсь!..
Радзивилл, который расхаживал по комнате взад и вперед, вдруг остановился и сказал:
— Премного наслышан о тебе, шут. Любопытно мне, много ли нашел ты в Польше дураков, которые могли бы с тобою в глупости сравниться?