Королева Бона. Дракон в гербе
Шрифт:
— Август, вопреки тому, что люди сказывают, непреклонен в делах бывает, — отозвался Фрич. — Он стоит за перемены, за справедливость и законность. Я верю, что он будет не с сенаторами, а со шляхтой и…
— Слова! Все слова, почтеннейший Фрич, — прервал его Кмита. — Не народ сегодня с королем говорить будет, а мы. Или Тарновский.
В ту же минуту на пороге появился придворный из свиты Боны.
— Пан гетман Тарновский все спрашивает, когда государыня принять его соизволит?
— Не сегодня, за это
Но слова придворного услышала королева, в это время как раз выходившая из часовни. Вся с ног до головы в черном, она казалась старой и очень усталой. Но тут же сказала не терпящим возражений голосом:
— Скажи, ему подождать придется. Пусть никто не мешает мне молиться.
— Скоро ли светлейший государь приедет? — спросил Гурка.
— С башни пока еще не видна его свита, — отвечал придворный и, поклонившись, вышел.
Бона между тем обратилась к Кмите, в ее покрасневших от слез глазах он прочел раздражение.
— Вы, однако, весьма неосторожны, воевода, — промолвила она. — Даже не пытаетесь скрыть своих намерений.
— А к чему таиться? — отвечал он надменно. — Скрывать от Тарновского, что кончились его золотые денечки? Другой лагерь пришел к власти? Коль скоро ваше величество на стороне шляхты, да и я со шляхтичами вместе, — что для нас гетман? Или канцлер? Припугнуть их пора.
В эту минуту появившийся в дверях слуга доложил:
— Послы немецкие в великом волнении. Хотят предстать перед глазами вашего королевского величества.
Услышав эти слова, она дала Кмите знак рукой.
— Покажи свою силу, воевода! Припугни их хорошенько! Скажи послам, что хватит терпеть дочерей Габсбургов на престоле польском. Не по вкусу нам альянс с императором, союз с Францией куда милее будет. Пусть послы эти уже сейчас доложат Карлу и Фердинанду о решеньях наших.
Но Кмита стоял молча, кусая губы, и тогда Бона сказала камердинеру:
— Вели послов занять. Им подождать придется. Когда придворный вышел, Бона добавила:
— Приезда короля ждет еще и французский посол. Я с ним говорила. Вместе с династией Валуа мы окружим Габсбургов кольцом и не позволим им хозяйничать в Европе! Король Франции вполне с нами согласен. Даст бог, при его поддержке на престоле венгерском воцарится сын Изабеллы, Ягеллон по крови.
Но Кмита настаивал на своем.
— Если ваше королевское величество желает по-прежнему на Вавеле быть хозяйкой, пора покончить с Тарновским и Радзивиллами. Слишком вознеслись они при молодом короле.
— Выскочки они, — с пренебрежением заметил Гурка, — где им тягаться со старопольскими дворянами. Вы полагаете — они могут нам… угрожать?
— А почему бы и нет? Радзивилл получил от императора Карла княжеский титул, за то что в Вену драгоценности покойной Елизаветы доставил. Вон какой чести удостоился! — продолжал
— Что правда, то правда, — подтвердила королева. — А какой титул он Тарновскому выхлопотал, слышали?
— Не слышал и слышать не хочу, — отвечал воевода с презрением. — Нам, польским вельможам, отвратны титулы да звания, от чужеземцев полученные.
— И все же, — продолжала Бона, — Тарновский графом стал.
— Графом! Скажите на милость! — продолжал насмешничать Кмита. — Станьчику эту новость сообщу всенепременно. Го-то порадуется. Вдоволь над ним посмеется. Граф— гетман! Так ведь теперь его величать следует?
— Но сие значит, что Радзивиллы теперь в Габсбургах поддержку найдут? — напомнил Гурка.
— Молодой король такую распутницу взял в жены, — взорвался Кмита, — что поднять против нее шляхетскую братию — святое дело! До сей поры корону у нас носили святые, а также особы мудрые и почтенные. Может, в Литве нравы посвободнее будут, там все иначе. Но здесь, на Вавеле, мы не желаем терпеть развратницу на троне. Бона кивнула головой.
— В Литву я его больше не пущу. Пусть и думать забудет о Радзивиллах, о венчании тайном…
Слышите, играют фанфары?
— Государыня! Король въезжает в ворота! — доложил камердинер.
Все умолкли, но за окнами раздались крики:
— Да здравствует король! Виват! Виват! Слава королю!
— Его королевское величество… — доложил о прибытии молодого властелина Вольский, и тотчас быстрым пружинистым шагом в палаты вошел Август с несколькими придворными. Сделал вид, а может, и в самом деле не заметил стоящей чуть поодаль матери, потому что голос его пронзил тишину подобно удару бича.
— В часовню!
— Государь! Здесь ее величество… — попробовал было остановить его Вольский.
— Сын мой! Слава богу! Ты вернулся… — сказала, не двигаясь с места, Бона.
— Ехал днем и ночью, — отвечал он коротко и гневно.
— Пред вами, государь, — начала приветственную речь Бона, — самые близкие…
— Вижу, — прервал ее король.
— Преданные вам люди…
— Коль скоро я среди своих, сразу скажу, что думаю, — прервал ее король снова. — Все уже предусмотрено? Решено? Едва я переступил порог-и сразу должен идти, куда меня ведут?
— Не понимаю, что вы хотите сказать, ваше величество, — удивилась Бона.
— Не понимаете? А я вижу здесь, у отцовского гроба, тайный сговор. Государыня вместе с преданным ей воеводою. Тут же каштелян Гурка… Заговор против меня?
— Ваше королевское величество?! — воскликнула Бона.
— Ну что же, тогда я, ваш король, спрошу: где гетман Тарновский? Почему внизу не хотели пустить ко мне канцлера Мацеёвского? Почему не разрешили войти сюда, вместе со мной, сиятельному князю Радзивиллу? Обида, ему нанесенная, — для меня оскорбление.