Королева четырёх частей света
Шрифт:
Чтобы отразить обвинение в принадлежности к народу, который Петронилья сама называла проклятым, нужно было раствориться среди носителей Слова, покориться тем, кто обладает истинным Знанием. Петронилья знала, в чём разгадка: в послушании.
Не сказав больше ни слова, она прошла к себе в комнату, опустилась на одно колено и вытащила из-под кровати ларец, который не так давно ей вверила под великим секретом Исабель.
— Перестань так глядеть! — велела аббатиса. — Ты не предаёшь сестру, а спасаешь.
Тоскливый
Это был ящик из тех, что берут с собой моряки для личных вещей: походный сундучок с полукруглой крышкой, обитый медью с железными наугольниками, закрытый на три огромных замка.
Петронилья вошла под тёмный свод и ждала, что будет дальше.
— Давай сюда ключ.
Петронилья подошла, положила ключ на стол и отступила обратно. Она-то уже знала, а аббатиса нет: ларец они не откроют: его можно только взломать.
Чтобы открыть замки, им надо было иметь не один, а три ключа, которые одновременно требовалось вставить в замочные скважины. В этом не было ничего не обычного. В таких сундучках хранили золото, серебро и любые иные богатства под ответственность трёх лиц, так что никто из них ничего не мог сделать без согласия двух других.
— Так, а ещё? Где ещё два ключа?
— Один на шее у доньи Исабель, а ещё одним владеет дон Эрнандо де Кастро. Он забрал его себе.
— Как забрал? Ты хочешь сказать — без согласия доньи Исабель?
— Я не знаю.
— Опять начинается! Говори, что знаешь.
— Сестра хотела спрятать этот ларец как раз от мужа. Для того и доверила мне.
— А я думала, у них брак по любви... Мне говорили, она избрала его из многих женихов... Да ты сама мне только что говорила: она молится Богородице о его скором возвращении...
— Всё это верно говорят. И то, что я вам сказала про чувство сестры к своему мужу, тоже, скорей всего, правда.
— Чего же не должен знать капитан дон Эрнандо?
Донья Петронилья не сразу ответила. Она и сама не знала, что находится в ларце, да и задумалась об этом в первый раз. Аббатиса не отставала:
— Что такого страшного хранит твоя сестра, что нужно оказалось спрятать сундучок у тебя?
— Память.
— Перестань! Память столько не весит. Вот золото из копей царя Соломона — это пожалуй, — пошутила донья Хустина.
Это был тонкий намёк на прозвище «Царица Савская», как издавна прозвали донью Исабель на Тихом океане. Так ведь и говорили, будто она отправилась на поиски этих копей — затерянного царства Эльдорадо...
Петронилья от этой шутки не перестала хмуриться.
Аббатиса постучала пальцем по одному из замков и сказала:
— Что ж, просто дело оказалось посложней, чем мы думали.
Петронилье показалось было, что всё кончилось и можно забрать сундучок, но в следующую секунду она поняла:
— Там память... — попыталась настоять она на своём. — Документы... Мореходные инструменты... Корабельный журнал... откуда мне знать, что там? А чтобы тронуть его, надобно получить разрешение...
Она осеклась и поправилась:
— Испросить одобрения...
И распрямившись с неожиданным для самой себя величием донья Петронилья, ясно, отчётливо, раздельно произнесла под гулкими сводами все подобающие славные титулы:
— ...Милостивого одобрения её сиятельства доньи Исабель, аделантады Пятого континента, гобернадоры Маркизских и Соломоновых островов, конкистадоры Южного моря, первой и единственной женщины — адмирала испанского флота!
Это было настоящее чудо, которое не могло не поразить аббатису. Обе монахини хорошо знали, как необычаен такой перечень титулов и должностей.
В их мире, где женщины считались пожизненно малолетними, где они были буквально собственностью отцов, мужей, сыновей и братьев, донья Исабель Баррето, нарушив все законы Божеские и человеческие, присвоила себе право по-хозяйски распоряжаться людьми, уходящими в дальнее странствие. А ведь эти люди были опасны и, как никто, должны были её презирать. Ни один матросский экипаж не мог потерпеть, чтобы среди них, на галеоне, оказалась женщина. Женщина несёт кораблю несчастье не хуже кроликов, грызущих снасти. От женщин происходит раздор; они ведут моряков к бесславию и смерти.
Взять женщину с собой на корабль — уже безумие. А уж повиноваться ей в море! Такое даже вообразить себе нельзя.
Немыслимо. Невозможно.
А донья Исабель отважилась на невозможное.
Как же взять и силой нарушить тайны такой особы?
Донья Хустина — как всегда, осторожная, принимающая в соображение род и ранг собеседника, — отложила решение.
Зазвонили к службе. Аббатиса велела отнести сундучок к себе под кровать.
Но и этой ночью ей спалось не лучше: она всё думала, как далеко от стен Санта-Клары до бескрайних просторов Южного моря, пыталась понять, как можно соразмерить добровольное заточение с жаждой простора, жившей в молитвеннице... Образ Царицы Савской, царствующей над галеонами, сталкивался в её голове с другим — Пенелопы-затворницы, со слезами ткущей своё полотно. Закрыть ли на её тайны глаза? Или разоблачить? Или сжечь?
Сомнений не было: мечтания, возбуждавшиеся судьбой доньи Исабель, не предвещали ничего доброго для мира и блага монастыря! И молитва аббатисы к Богу слово в слово совпала с той, что шептала Петронилья, стоя на коленях у себя в келье:
«Господи Боже мой, верни домой скорее капитана дона Эрнандо! Сохрани его живым и здоровым. Чтобы она его приняла опять...»
И ещё одна женщина в этот миг повторяла те же слова. Уже много месяцев она сквозь слёзы твердила их, днём и ночью взывая к Божьей Матери Одиночества: