Королева двора
Шрифт:
– У нашей соседки в Свердловске что-то было с ногами, я точно не знаю, но помню, что ничего не помогало. Врачи за голову хватались, а потом бабушка какой-то отвар сделала, тетя Шура попила его совсем недолго, и как новенькая стала.
– Кончай байки травить! Иди, куда шла! Твое дело ногами махать, а не языком молоть, – тут же окрысилась уборщица.
Девочке не надо было повторять дважды, она только подумала, что бабушкин завет никому не рассказывать об ее умениях был совершенно бесполезным, поскольку умения эти не вызывали никакого интереса. Однако сторож ее окликнул:
– Погоди, а что за отвар-то?
– Не знаю, но могу бабушке написать. Если ее попросить, она даст рецепт. – Дина была уверена: бабушка, может, и пожурит внучку за длинный язык, но больному человеку поможет.
– Ты напиши, дочка, ладно? Уж сил никаких нет, как она
Через десять дней сторож получил рецепт чудодейственного отвара, а еще через пятнадцать Дину пригласили в гости на восхитительные пирожки воспрявшей и духом, и телом Зои Тимофеены. И после этого визита, во время которого Дина не могла оторвать рук от еды, а исцелившаяся женщина – глаз от голодной девочки, пироги, бутерброды и шоколадки стали перепадать ей регулярно. Страдания Дины на какое-то время прекратились, теперь приходилось только искать укромные углы и все время страшиться быть пойманной и наказанной.
Откусывая очередной ломоть хлеба, девочка всегда с гордостью и благодарностью думала о бабушке и ее снадобьях, которые любого возвращали к жизни. Дина была уверена в том, что если бы мама осталась дома, то бабушка ее обязательно бы выходила. Однако бабушке не удалось спасти ни свою дочь, ни себя. Она умерла в одночасье через год с небольшим после Дининого отъезда в Москву. Оторвавшийся тромб похоронил не только бабушку, но и ее талант, и умение врачевать, которое обещала она «когда-нибудь, когда придет время» передать внучке. Время оказалось жестоким к планам, достался Дине только тот рецепт, которым поставила бабушка на ноги «соседку». Отец девочки вскоре засобирался к родственникам на Украину и, разумеется, уезжая, советский инженер, член партии и атеист, без всякого зазрения совести совершенно спокойно выкинул тетрадки скончавшейся тещи. По прошествии лет Дина иногда рассказывала знакомым об этой утрате. Те, как правило, реагировали одинаково:
– Хорошо, что для ног сохранилось. Ты же балерина. Остальное неважно.
Дина дежурно улыбалась в ответ, и собеседники считали, что нашли правильные слова – достойное утешение. Пусть так. Зачем им знать, что у балерины есть еще руки, поясница, лопатки, шея? Необязательно. Пусть пребывают в приятном заблуждении и завидуют обладательницам пачек, пуантов и зрительской любви.
Вскоре после смерти бабушки произошла в жизни Дины и еще одна потеря: старого сторожа «ушли» на пенсию, и они с женой и ее восхитительной стряпней съехались с дочерью и оказались в Зеленограде, откуда, увлеченные заботами о собственных внуках, возить за тридевять земель лакомства чужой девочке перестали. Конечно, то, что сравнивается потеря бабушки и колбасы, на первый взгляд может показаться и глупым и даже кощунственным. Но когда тебе всего десять лет, то радости жизни и отсутствие полного ее понимания довольно быстро заживляют горестные шрамы, которые, к сожалению, не могут не открыться и не начать кровоточить по прошествии лет. К тому же физические потребности человека не перестали и вряд ли когда-нибудь перестанут превалировать над духовными. Животное происхождение не стереть ластиком и не искоренить из сознания. Сонеты Шекспира не намажешь на хлеб, а симфониями Баха не укроешься от холода. Поэтому если человеку нечего есть и негде жить, переживать, плакать и сокрушаться больше всего он станет именно по этому поводу. Так что и мысли маленькой девочки, измученной изнурительными занятиями и постоянными, ноющими болями в желудке, и ее мечты о толстом куске хлеба с маслом не были удивительными. Конечно, высоты во многих областях деятельности, будь то искусство, спорт или наука, достигаются путем многолетних лишений и самоограничений. И на вершине оказываются, как правило, люди, действительно заслужившие это право, фанаты своего дела. Спортом занимаются миллионы – олимпийскими чемпионами становятся единицы. Да и танцовщиц кордебалета намного больше, чем прима-балерин. Возможно даже, что многим из них удалось стать первыми и благодаря строгости, а иногда и жестокости тренера или педагога. Повзрослев, Дина не смогла бы однозначно ответить на вопрос, была ли так уж неправильна та строгая диета. И, кто знает, не стал ли именно тот голодный год в интернате причиной, навсегда освободившей ее от формирования хоть каких-то, даже самых незначительных жировых отложений. Однако эта истина открылась ей намного позже, а тогда ничто не мешало девочке грезить о вредном, жирном и удивительно
Судьба или кто-то свыше решил, наконец, обратить внимание на девочку, так рано потерявшую самых близких людей, но к одиннадцати годам она получила подарок в виде семьи и московской прописки. У женщины, с которой познакомился отец на Украине и на которой вскоре женился, жила в Москве двоюродная сестра. Была она добросердечной, образованной и счастливо замужней больше двадцати лет, и если о чем в жизни жалела, то только об отсутствии детей. Дина пришла в гости, а осталась там насовсем. Но так и не смогла побороть в себе привычку тайком по ночам открывать холодильник и съедать лишний кусочек. Нет, ее никто не ограничивал в еде. Напротив, эти милые люди, которым юная балерина казалась чересчур худой, будто прозрачной («Живот к спине прилип», – часто сокрушались они), всегда норовили положить ей в тарелку кусочек побольше, послаще и покрасивее, но она так и не сумела убедить себя в том, что в лишней крохе хлеба и грамме мяса нет ничего постыдного, и уверенности, что есть их можно только в полном одиночестве, соблюдая строжайшую тайну.
– Жуешь? – Марк без стука заглянул в дверь.
Она кивнула с набитым ртом. Марк был одним из немногих, кому разрешалось становиться свидетелем Дининых маленьких вольностей.
– Вот, – он протянул ей листок, – посмотри рассадку.
Дина поморщилась и отмахнулась от него бутербродом:
– Маркуш, ты и без меня все сделаешь правильно. Первый раз, что ли?
– Вообще-то, в первый. – Администратор сделал многозначительный жест рукой, указав на потолок и стены.
– Я не про Большой, я про рассадку.
Она смахнула с губ крошки, стрельнула глазами в зеркало: не осталось ли следов, потом неопределенно пожала плечами:
– Я все равно никого не знаю. Это все твои нужные люди.
– Ты что, никого не приглашала?
– По контрамаркам нет. Родным я отправила билеты, так что меня совершенно не волнует, какая шишка сядет в пятом ряду, а какая в третьем. Тебе виднее. Что ты на меня так смотришь? – Дина нахмурилась. Не следовало говорить слишком много. Марк совсем не глуп и не упустит из виду ее «по контрамаркам нет». Конечно, гордость ему ни за что не позволит спросить напрямую: «А не по контрамаркам», но хитрость и любопытство сделают все, чтобы попытаться выведать ответ на этот вопрос. И точно:
– Странно, – протянул он, не сводя с Дины пристального взгляда. – Все же такое событие, а ты никого не приглашаешь… Я думал, ты тщеславна.
– В меру, Маркуша, в меру.
– Неужели? – Усмешка не лишена ехидства.
Прав, Марк, тысячу раз прав. Тщеславна она без всякой меры, и ему ли о том не знать.
– Деточка, тут не Москва, а вы не группа «Ласковый май», чтобы собирать стадионы. И не надо меня учить, как заинтересовывать массы. Я был профессионалом уже тогда, когда вы пешком под стол ходили. Ваша фамилия Плисецкая? Или, может быть, на худой конец, Ананиашвили? Нет? Елисеева? Что-то я такую не слышал. А коли так, место ваше – четвертый лебедь во втором ряду. И скажите спасибо, что это первый состав. – Директор Новосибирского музыкального театра хлопнул рукой по столу и сделал вид, что тщательно изучает чистый лист бумаги, лежащий перед ним на столе. Дина поняла, что аудиенция окончена, но все же сделала последнюю попытку:
– Но в Большом я репетировала Одетту и уже танцевала Жизель.
– Да? Тогда почему же вы здесь?
Она подавила вспышку гнева: договориться было необходимо. Если смену театра еще можно пережить, но из прим в кордебалет – это уж слишком.
– Послушайте, Лев Андреевич, на просмотре меня хвалили. Да неужели вы не видите, что я действительно танцую лучше, чем…
Директор побагровел, вскочил и, указав пальцем на дверь, завизжал:
– Вон! Четвертая во втором, и чтобы я тебя больше не слышал!
Дина не испугалась и не расплакалась. Она растерялась и, в недоумении посмотрев на все еще красного и пышущего злостью человека, вышла из кабинета, так и не поняв, чем же так его рассердила. Знающие люди быстро ей объяснили что к чему:
– Надо же! – искренне изумилась Дининой неосведомленности костюмерша Людочка, выдавая ей лебединую пачку: – Вроде балетная, а такая наивная. Ты точно из Москвы, а не с луны?
– Да в чем дело-то?
– Думаешь, главные партии дают самым талантливым и трудолюбивым? – Девушка копалась в сундуках с костюмами, голова была низко опущена, поэтому голос ее звучал как-то особенно глухо и зловеще.