Королева двора
Шрифт:
– Проходи, Диночка, проходи, красавица, – когда случалось девочке нагрянуть с очередной инспекцией: сделаны ли уроки, вымыта ли посуда, собирается ли Мишка на тренировку.
Он собирался, и они торопились вместе, один в спортзал, другая в танцкласс. Выбегали из подъезда такие юные, счастливые, беззаботные, что Ксанка, день за днем наблюдая за этой идиллией, понимала, что разрушить ее могут лишь крайние меры. Надо было только дождаться подходящего момента для их применения. И она не торопилась, чувствовала себя опытным охотником, для которого настоящим удовольствием является не поимка добычи, а ее выслеживание. Какой будет эта крайняя мера, девушка решила давно. Развитая не по годам, она впервые отдалась мужчине еще в тринадцать лет. До мужчины, конечно, мальчик из старшего отряда пионерлагеря никак не дотягивал, а вот старший вожатый, а потом и сосед по лестничной клетке – аспирант и маменькин сынок, решающий Ксанке задачи по математике, вполне соответствовали этому названию. Смекалистая девочка
Нет, сначала Ксана нисколько не сомневалась в успехе предприятия. Все складывалось как нельзя лучше. Мишка повздорил со своей балериной. И не так, как обычно: утром поругались, а вечером снова за ручку держатся, а по-настоящему: не разговаривали уже неделю, друг на друга не смотрели, а если и случалось идти в одном направлении, то шли они по противоположным сторонам улицы. «Сейчас или никогда», – решила Ксанка и привела давно задуманный и выстраданный план в действие. Чинить «сломанный» замок в ее комнате Мишка поплелся без особой охоты, но и без всякой задней мысли. Это девочку не угнетало. Ей необходимо было доставить кавалера в квартиру, а дальше… И она победила: Мишка не устоял и сделал то, что от него ожидали. Вот только победительницей Ксанка себя не чувствовала. Потому что прекрасно понимала, что вряд ли когда-нибудь по собственной воле посмотрит он на нее сладострастным взглядом и поинтересуется, когда они снова встретятся. Однако не таким она была человеком, чтобы думать о чьей-либо еще воле, кроме своей собственной. Ее планы потерпели фиаско, но не рухнули. Просто необходимо сделать выводы и внести коррективы. В конечном итоге она все равно добьется своего. Как? Она пока не знала, но Ксанка была терпеливым охотником.
– Ксан, может, в Серебряный Бор махнем? Жара-то какая. И Костик ножки помочит, – Верочка, наконец, обозначила цель визита.
– Давай. Я мигом. – Ксанка засуетилась, юркнула в комнату, отыскала в ворохе мятых вещей купальник, скинула сарафан, но не стала одеваться сразу: застыла в бесстыдной наготе перед зеркалом, любуясь своей ладной, налитой фигурой, прислушалась к собственным мыслям и с удовольствием, смакуя, повторила вслух одну, самую главную:
– Пожалеешь ты, Мишенька. Ох, пожалеешь.
8
Вера Петровна Сизова была человеком уважаемым – известным врачом и отличным профессионалом, поэтому к очередям в свой кабинет давно привыкла. Обычно, идя по коридору, она смотрела на череду угрюмых лиц и опущенных плеч и ощущала вовсе не сочувствие или жалость, а прилив сил и ни с чем несравнимое удовольствие от сознания собственной значимости. Она прекрасно знала, что после визита к ней плечи расправятся, лица разгладятся, а в потухших глазах вновь появятся искры надежды. Встречались среди больных, к счастью нечасто, и такие, при виде которых у самой Веры потухал взгляд и горбилась спина. Лица этих людей выражали самодовольство, а глаза – нахальные и презрительные, казалось, посылали вызов: «Ну-ну, врачиха! Так вот ты какая? Посмотрим, справишься или нет? Учти, я крепкий орешек». Она считывала все это и испытывала приступ вселенской тоски и раздражения. Ведь она приходила на работу спасать и помогать, а не раскалывать, искать подход, увещевать и доказывать. Врач с огромным опытом, Вера прекрасно знала, что помочь сможет только тем, кому уже не нужны никакие доказательства и увещевания, тем, кто сам давно все понял и принял решение, а тем, кого подгоняет любопытство, в ее кабинете делать было нечего. Но они записывались на прием, сидели в очереди, и отказать им хотя бы в разговоре она не имела права. Поэтому и огорчалась, и раздражалась, и расстраивалась: никчемные разговоры отнимали время и силы, и так жалко было растрачивать их впустую, в то время как за дверью ожидал еще десяток людей, которым действительно необходима помощь врача.
Сегодня был как раз такой случай. Вера заметила этого типа, несмотря на то что шла довольно быстро и на ходу выслушивала коллегу, зачитывавшую отрывки из своей будущей статьи. Верочка кивала и отпускала комментарии, не забывая, однако, присмотреться к контингенту, выстроившемуся у двери в ее кабинет. Того, кто пришел зря, она заметила сразу: молодой человек смотрел на нее не с надеждой, а с любопытством, а на соседей поглядывал с плохо скрываемым презрением, будто ощущал себя выше всей собравшейся в коридоре братии. «Хоть бы зашел ближе к концу приема, а то потеряю кучу времени, потом до ночи домой не попаду», – подумала Вера. Пятнадцати минут на прием ей никогда не хватало, а выйти из кабинета и объявить ожидающим решения своей судьбы людям, что прием окончен, совесть не позволяла. Доктор Сизова принимала всех, кто был записан, да и тех, кто просто понуро и терпеливо сидел без записи в самом конце, принимала тоже. А сегодня ей особенно не хотелось задерживаться. Был день рождения мужа, и Вера обещала вернуться домой пораньше. Хотя именно сегодня у нее были все основания предполагать, что это он задержится
– Что там, Верунь? – прокричал из спальни муж.
Она тут же взяла себя в руки, ответила беззаботно:
– Наверное, дифирамбы в твой адрес. Посмотришь потом, я тут оставлю.
И она оставила на журнальном столике. Хотела было засунуть под газеты, так, чтобы забыл, не увидел, не прочел. Но вот рождаются же на свет такие вот кристально чистые простофили, положила-таки конверт на видное место. Но это не мешало Вере надеяться на то, что муж не обратит на послание никакого внимания. И она надеялась. И по дороге на работу, и во время консилиума, и сейчас, идя по коридору и слушая отрывки из научного трактата.
Вера повернула ключ в замке и, не забыв похвалить коллегу за отличную статью, не оборачиваясь, обратилась к ожидающим:
– Заходите!
Нахальный и любопытный, как назло, оказался первым. Влетел в кабинет и плюхнулся на стул, не дожидаясь приглашения.
– Садитесь, пожалуйста, – с нажимом произнесла Вера Петровна и поморщилась, не скрывая недовольства.
– Уже сижу, – весело гоготнул молодой человек и протянул ей какую-то корочку.
Она раскрыла удостоверение и прочитала, что Оршанский Валерий Львович является не кем иным, как корреспондентом журнала «Здоровье людям».
– Ну, слава богу! – Она всплеснула руками и заулыбалась радушно и весело.
– В каком смысле? – Корреспондент растерялся.
– В смысле вашего любопытства. Оно просто профессиональное. Так что вам угодно? – Вера выразительно посмотрела на часы. Время у больных не разрешалось отнимать никому: ни тем, кто пришел по собственной воле, ни тем, кто прибыл по заданию редакции.
– Интервью. Меня интересуют новые методы лечения алкоголизма.
– Ну, новых вам никто не назовет, а про старые уж где только не писали.
– И все же.
Вера задумалась: сколько времени уйдет на то, чтобы рассказать ему все, что она знает о капельницах, выведении токсинов, медикаментах, вшивании капсул? Пожалуй, не один час и даже не два. А если от медицины в чистом виде уйти в дебри психоанализа и завести речь о гипнотической терапии или групповых методах воздействия, то, наверное, не хватит и суток. Может, рассказать о двадцать пятом кадре? Хотя это лучше демонстрировать, а в кабинете ни проектора, ни магнитофона. Идти смотреть? Боже мой, сколько этих специально смонтированных документальных фильмов она пересмотрела! Сначала было интересно, сумеет ли сама заметить тот самый двадцать пятый кадр, призванный вызывать стойкое отвращение к выпивке, но, сколько ни старалась, глаза не улавливали каких-либо видимых изменений картинки. Потом какое-то время она сторонилась подобных просмотров: боялась, что неуловимая вспышка окажет влияние и на ее сознание. Вера, конечно, никакого пагубного пристрастия к алкоголю не испытывала, но отказываться от бокала хорошего вина в теплой дружеской компании тоже не собиралась. Теперь же доктор ходила на «киносеансы» с удовольствием. Это время походило на минуты грима у актеров, когда никуда не нужно спешить, нет необходимости торопиться, можно просто расслабиться и подумать о чем душе угодно. Правда, в последнее время она не думала ни о плохом, ни о хорошем – ни о чем. Уже через минуту после начала фильма засыпала в укромном уголке последнего ряда и открывала глаза, как по будильнику, на последних секундах демонстрации. Да уж, не хватало еще провалиться в сон рядом с акулой пера. Славную же статью он сварганит о знаменитом наркологе, клюющем носом на рабочем месте. Так, что же делать? Лясы точить некогда: полный коридор народа. Послала бы она, конечно, журналиста куда подальше, но вряд ли главврач останется доволен таким исходом дела. «С пишущей братией, а тем более со снимающей – держать востро и уши, и глаза», – нередко повторял он сотрудникам, и Вера была с ним полностью согласна. Репутацией наркологического центра, которую сотрудники создавали годами, она дорожила и прекрасно понимала, что потерять ее можно очень быстро и без всякого труда. Итак, избавиться от корреспондента было невозможно, а забыть о приеме не давала профессиональная этика. Что ж, придется пригласить Оршанского в собственные будни. Чем слушать пространные речи, пусть лучше понаблюдает. И если он не идиот, а ведь можно надеяться, что журнал «Здоровье людям» не держит в своем штате умственно отсталых, то выводы сделает правильные и статью напишет если не хвалебную, то хотя бы и не разгромную. Вера решительно поднялась, обратилась к молодому человеку:
– Вы очередь видели?
Журналист кивнул.
Она подошла к двери, выглянула в коридор, объявила мягко:
– Следующий, – и снова сухо, по-деловому – в кабинет: – Наблюдайте. Представлю вас студентом.
Впоследствии Оршанский не раз жалел, что не взял с собой ни камеры, ни хотя бы фотокора. Про прием и методы Веры Петровны Сизовой следовало не только читать, их надо было видеть. Материал подошел бы не только журналу, из него получился бы шикарный документальный фильм. Вереница судеб, охапка сюжетов.