Королева двора

Райт Лариса

– Не уходи, папочка!

И он оставался, а Ксанка, лежа в спальне, прислушивалась к тихому похрапыванию мужа в гостиной и торжествовала, ни минуты не сомневаясь в том, что ненавистная балерина сейчас, конечно, не спит, а страдает горько и безутешно.

Хотя только на ребенка женщина ставку не делала. Кто знал, что могла вбить в голову Дине великая любовь? Возможно, она решилась бы забеременеть, и тогда все Ксанкины расчеты полетели бы в тартарары. Поэтому вторым беспроигрышным способом борьбы за мужа определила она самосовершенстование, причем после ссоры с Верочкой все же решила, что совершенствоваться придется

не только внешне, но и внутренне. Она решила стать лучше и умнее. В конце концов, чему могли научить Дину в балетном училище: махать руками, ногами да разбираться в музыке? Ну, предположим, руки-ноги ценность для Миши представляли, а музыку он предпочитал совсем не классическую. «Машина времени», «ДДТ», «Наутилус Помпилиус» – рок был его пристрастием, о чем Ксанка не забывала ему напоминать практически каждый день, либо напевая «Скованные одной цепью», либо ставя пластинку и вопя отчаянно: «Если мы еще мужчины, мы кое в чем сильны», либо мурлыкая невзначай, подавая мужу ужин: «В комнате с видом на огни, с правом на надежду…»

Ксанка надеялась, цеплялась за призрачное, неуловимое счастье и ждала, ждала каждый день, каждую минуту, затаив дыхание и отчаянно боясь одним неверным шагом, грубым словом и неотточенным движением упустить те крупицы отвоеванного внимания мужа, которые она завоевала с помощью дочери. К Даше относилась она не просто как любящая мать, оберегающая свое дитя яростной тигрицей от всех невзгод. Чувства ее походили больше на гордость и тщеславие собственника, обладающего величайшей из ценностей и тщательно охраняющего неприкосновенность своего трофея. Если бы Оскар Уайлд был знаком ей не только понаслышке, она бы поняла, что поведением своим походила на Дориана Грея, главным страхом и кошмаром которого стала боязнь лишиться того, чем дорожил он превыше всего. Так и Ксанка, словно пантера, готова была растерзать всякого, кто не так посмотрел, не то сказал или, как ей вдруг показалось, не то подумал о ее расчудесной доченьке. Даша априори была для своей матери самой замечательной, самой красивой, самой умной, но не только оттого, что чувства эти характерны для любого нормального родителя, но и оттого, что именно с ней были связаны все грандиозные планы и великая идея новой распрекрасной жизни, от которой Ксанка ни в какую не желала отказываться.

– Тли. – Маленькая ладошка упрямо и сильно тянула мамину руку.

– Где? Что ты хочешь? – Ксанка пошла в требуемом направлении.

– Тли, – еще раз объявил ребенок. Ладошка разжалась, и женщина увидела у своих ног три пластмассовые формочки с изображением зверюшек.

– Три, – согласилась Ксанка, погладила Дашу по голове и начала обеспокоенно озираться, пытаясь найти кого-то, с кем можно поделиться небывалым открытием. И вот удача: – Верочка, – замахала женщина, бегущей мимо подруге, – иди скорее!

– Что случилось? Я опаздываю очень. Через полчаса обход.

– Обход – это будни практиканта в частности и врача вообще. В этом нет ничего интересного, а я тебе предлагаю нечто из ряда вон выходящее, – торжественно объявила Ксанка.

– Что же?

– Знакомство с маленьким гением.

– С кем? – Кроме Дашутки вокруг никого не было.

– Она умеет считать, – заговорщицким шепотом поделилась с подругой Ксанка. – Не просто цифры произносит, а в количестве разбирается.

– Правда? – ахнула Верочка. Для крохи, которой еще и двух не исполнилось,

это было действительно невероятным достижением.

– Да. Смотри. – Ксанка обратилась к дочке: – Что ты только что говорила, доченька?

Даша снова затеребила ее руку, задергала юбку и принялась настойчиво повторять:

– Тли, тли, тли.

– Видишь? – Оксана указала Верочке на пластиковых зверушек.

– Ага, – зачарованно повторила та и тут же нагнулась, придвинула к трем формочкам еще две и спросила девочку: – А теперь сколько, Дашутка?

Ребенок, даже не взглянув в сторону игрушек, продолжал твердить странным требовательным тоном:

– Тли, тли, тли.

Не успела Верочка засомневаться в способностях малышки к счету, как та подняла с земли маленькие грабли, протянула матери и снова плаксиво произнесла, притопнув ножкой:

– Тли!

– Три, мама, песок, – расхохоталась Верочка и побежала по своим делам, не увидев колючего, сверлящего ей спину взгляда подруги. Ведь никто, никто не имел права смеяться над Дашей. Она была гениальна, и точка. И если пока очевидным это казалось только Ксанке, что ж, победителем-то всегда выходит тот, кто смеется последним.

– Что, маленькая? Что, моя сладкая? – Ксанка утирала плачущему ребенку слезы и растерянно озиралась по площадке, мысленно выговаривая себе за потакание вредным привычкам. Отошла на пару метров покурить и вот, пожалуйста: проглядела катастрофу. Дитя заливается слезами, а она даже не знает причину истерики.

– Кули, кули. – Наконец, ей удалось вычленить из бессвязных рыданий невнятный лепет.

– Ты хочешь куличик, радость моя? Сейчас мама сделает. Ну, пойдем. – Ксанка потянула упирающуюся дочку.

– Лома! – Даша замахала руками, выкручиваясь из объятий матери.

– Ах, тебе сломали кулич? – Ксанка моментально ощетинилась. – Кто обидел мою красавицу? Покажи маме!

Дрожащий пальчик вытянулся в направлении мальчика еще меньше и младше самой Даши. Ксанка моментально подскочила к его матери и выговорила той все, что думала о поведении ее «нерадивого сыночка», который «сам ничего не построил, а у других ломает» и «следили бы за своими отпрысками, чтобы они не издевались над нормальными детьми».

– Но ваша девочка первая толкнула Витюшу, – лишь пожала плечами мама малыша. – И потом все дети ломают чужие куличи.

– Общей гребенкой своего Витюшу чешите, – только и процедила Ксанка, забирая Дашу с площадки. Она удалилась, гордо вскинув голову, оставляя женщин лишь переглядываться в недоумении и шептать друг другу с полным взаимопониманием:

– Ненормальная.

– Ненормальная! Куда ты лезешь?! – Ксанка резко выхватила дочку из неглубокой лужи, по которой та неловко, медленно шлепала маленькими ножками, обутыми в резиновые сапоги. – Заболеешь!

– Ксаночка, у нее же обувь непромокаемая, – робко, но все же возразила гуляющая с ребенком свекровь.

– Я же вас просила не давать ей ходить по лужам, – нахмурилась в ответ невестка.

– Но ведь сапоги же!

– Двадцать раз не промокали, а на двадцать первый промокнут, – продолжала выговаривать Ксанка, лихорадочно ощупывая совершенно сухие носочки девочки. – Простудится.

– Оксаночка, все дети болеют.

– Я же просила вас! – Голос задрожал, брови сошлись у переносицы.