Королева двора

Райт Лариса

– И?

– …завидуют.

Дина расхохоталась:

– А говоришь, что ты ни при чем?! Бальзам-то на душу ты поливаешь, а не все эти телеграммы.

– Значит, твоя душенька довольна?

– Вполне.

– Смотри, тут еще корзина с фруктами. Это уже я постарался. Если в антракте захочешь перекусить, то тут и персики, и груши, и мушмула, и вода на любой вкус. Да, я еще распорядился раскладушку поставить, если тебе понадобится ноги вытянуть. Все-таки на полу растягиваться тебе уже не пристало. И давно, между прочим. Короче, раскладушку принесут, не удивляйся. Можешь, кстати, и сейчас еще минут двадцать полежать. Ну, а потом… тадам. – Марк подскочил к шкафу и сдернул простыню, закрывавшую нечто, висевшее на дверце. Дина ахнула: новый костюм был выше всяких похвал. И хотя она уже неоднократно видела

его на примерках и подгонах, теперь, за полчаса до выхода на самые заветные подмостки, показался он ей особенно волшебным. – В общем, отдыхай. Минут через двадцать пришлю тебе помощницу влезть в эту красоту.

– Спасибо, дорогой.

– Не слышу восторга. Почему грустный голос?

– Нет-нет, все в порядке. Просто немного волнуюсь.

– А… Ну, что естественно, то не стыдно. Значит, все чудесно, всего хватает?

– Конечно!

– Точно-точно?

– Абсолютно, – отвечает Дина, настойчиво отгоняя тот голос, что даже не шепчет, а кричит у нее внутри, угрожая безопасности барабанных перепонок. И кричит он: «Не хватает любви!»

– Тогда я побежал. – Марк, наградив балерину воздушным поцелуем, скрывается за дверью, но через секунду уже снова просовывает голову в гримерную: – Кстати о волнении. Забыл сказать: оно тебе совершенно ни к чему. В зале будет твой самый верный и преданный поклонник в лице моей матушки. А она, ты же знаешь, даже самый мертвый зал сумеет завести. Так что успех обеспечен. Наша радость и счастье будет ликовать в директорской ложе.

Дина снисходительно улыбается. Да, на ее бенефис действительно соберутся многие. Не только мама Марка, но и приемные родители самой Дины, и ее настоящий папа, привезший с Украины и жену, и детей, чтобы порадовать дочь. Марк знает об этом, а потому и счастлив за свою подопечную. Но Марк не может знать, что ее радость и счастье зависят только от того, будет ли занято одно-единственное место в центре первого яруса.

17

Вера вышла из стационара, окончательно утратив ощущение торжества и удовлетворения, которое владело ею в тот момент, когда она покинула палату отказывавшейся от еды пациентки. Вера по-прежнему была уверена в своем профессиональном мастерстве, знала, что навыки нарколога высочайшего класса сочетаются в ней с мастерством чуткого и внимательного психолога. Но не хуже всего этого понимала она и другое: удовлетворенность жизнью не может зависеть исключительно от успешной, любимой работы. Тем более что в данный момент эта работа ее скорее раздражала и отвлекала от дел более важных. Ей хотелось немедленно бежать домой, а надо было еще избавиться от неугомонного журналиста, беспрерывно тарахтевшего об «оригинальных методах доктора Сизовой», которые он обязательно упомянет в своей статье. Еще один плюс в ее копилку прекрасного специалиста. Главврач будет доволен: хорошая реклама клинике обеспечена. Веру в худшем случае ожидает благодарственная грамота, в лучшем – толстый конверт. Хотя что из этого лучше, что хуже, и не разберешь сразу. Конверт вручают в кабинете с глазу на глаз, а грамоту в актовом зале при всем честном народе. Вот и пойми, что важнее: материальное благополучие или обласканное самолюбие. Вера на финансовую сторону жизни не жаловалась. Во-первых, зарплаты в частной клинике вполне хватало на хороший уровень жизни, а доходы от бизнеса мужа поднимали эту жизнь на уровень высокий. Хотя теперь один белый конверт грозил сбросить Веру с лестницы, упала бы она всего на несколько ступенек, удержалась бы на плаву. Утопая в своих мрачных размышлениях, Вера не помнила сейчас о том, что умеет плавать. И все-таки она великолепно владела собой. Никто, даже самый проницательный экстрасенс, не заподозрил бы в этой решительно шагающей по коридору женщине ни капли неуверенности. Куда там обычному журналисту!

– И снова в бой, покой нам только снится? – игриво пропел Оршанский, еле поспевая за своей спутницей.

Сражаться Вере совсем не хотелось. В определенном возрасте над всеми остальными желаниями начинает превалировать стремление к покою, и хотя сорокалетняя женщина обычно еще полна и сил, и желаний, она все же старается избегать ненужных потрясений и изменений в жизни, которые к тому же не обещают принести ни радости, ни счастья. Журналист, конечно, имел в виду работу,

а она опять улетела в свои проблемы.

– Сразиться осталось только с ветряными мельницами, – ответила Вера корреспонденту, останавливаясь у двери своего кабинета и не приглашая его войти.

– И что, никаких рассерженных больных и недовольных лечением родственников?

– Нет, только собственные страхи и нелюбовь к заполнению документов. Ужасно боюсь ошибиться в какой-нибудь ерунде и потом получить по шапке. Заполнение карточек не для меня, но отчетности и бумагомарания в нашей стране везде хватает, а уж больше, чем в медицине, наверное, вообще нигде не сыщешь. Разве что в образовании. Мы обязаны жить по стандартам. Шаг влево, шаг вправо – и ты неугоден.

– В вашей клинике недовольны существующей властью? – Оршанский принял боевую стойку и выудил диктофон из кармана.

Не полученная грамота злобно похихикала над Верой и растворилась, прихватив с собой пухлый конверт.

– Нет, – попыталась она спасти положение, – в моей голове. И не властью, а необходимостью заполнять формуляры, составлять отчетность и лебезить перед комиссиями.

– А заставляют?

– Нет. Просто приходится. Другого выхода нет.

– Выход есть всегда.

Вера знала, что журналист ошибался. Не потому, что был глупым или не знающим. Он просто был молодым, а этот недостаток, как известно, быстро проходит.

– Чего вы боитесь в своей работе? – неожиданно поинтересовалась она.

– Так сразу не скажешь. Есть, наверное, какие-то вещи…

– Например?

– Указать неверные факты, обидеть кого-то незаслуженно.

– Обижать вообще никого не надо. Даже заслуженно. Ну, это так, риторическое отступление. А о чем мечтаете?

– О признании, конечно! О верно выбранной теме, о неповторимом репортаже, о Пулитцеровской премии, наконец.

«Снова молодость. Опять максимализм, горячность и желание славы».

– А мои мечты гораздо приземленней.

– И чего вы хотите?

– Просто не остаться без работы.

– А… – Он не понимал, а она не знала, как ему объяснить и надо ли это делать. Наверное, нет.

– В общем, для этого просто необходимо делать все, что требуется, независимо от своего личного отношения к конкретному виду работ. Было бы чудесно, если бы врач мог просто лечить, а не в обязательном порядке выдавать несколько научных статей в год.

Корреспондент внимал ей с открытым от удивления ртом и такими же распахнутыми во всю ширь глазами. Он настолько не ожидал этого внезапного приступа откровенности, что даже – слава богу! – забыл нажать заветную кнопочку записи на своем диктофоне.

– Нет, я не имею ничего против науки. Просто кесарю кесарево. У нас достаточно научно-исследовательских институтов, где могут и должны заниматься разработками, проводить семинары и созывать конференции. И уж конечно, любой хороший специалист обязан идти в ногу со временем, следить за новыми тенденциями и быть в курсе происходящего. Но заставлять всех и каждого писать о том, до чего им на самом деле нет никакого дела, отрывая драгоценные минуты от задач, о которых у них действительно радеет душа, я считаю верхом глупости и непродуктивной занятости кадров. Пусть пишут увлеченные этим процессом люди, а остальные вполне могут остаться читателями. И, поверьте, наука от этого не пострадает. Меньше времени будет тратиться на вычленение из хлама и мишуры переписанных или скачанных из Интернета давно устаревших статей по-настоящему интересного, нового и важного слова. Это просто мое мнение, – еще раз подчеркнула она на тот случай, если и с выключенным диктофоном Оршанский сумел записать все сказанное на пленку своей профессиональной памяти.

– Ясно. А при чем здесь диагнозы и формуляры?

– А и действительно ни при чем. Диагнозы надо записывать хотя бы для себя, а формуляры нужны начальству. Ничего не попишешь. То есть наоборот: писать как раз и приходится. Видите, хотя бы в чем-то наши профессии похожи. Хотя в вашей гораздо больше творческого наполнения. Я пойду заполнять карточки, а вы придавать увиденному художественное обличье. – Вера протянула корреспонденту руку и решительно произнесла: – Всего хорошего.

На сей раз он и не пытался задержать. Видно, карточки и формуляры интереса не вызывали не только у Веры, но и у всех читателей его журнала. Оршанский вежливо пожал протянутую ладонь: