Королева его сердца
Шрифт:
Данте склонился над письмом:
«Меня унесли далеко потусторонние силы. Я не знаю, когда смогу возвратиться. Я намерен попытаться это сделать, но не уверен в успехе».
Он представил себе стоящую перед ним Глориану, с улыбкой направляющую луч солнца на его голову. Представил себя поднимающим руку, чтобы закрыться от этого луча, отвести его в сторону, видел, как его губы выражали протест, чувствовал сотрясение воздуха, вызванное его криком «Нет!».
Он так живо нарисовал себе эту картину, что на лбу его выступил пот. Рука его
«Мне говорили, Елизавета, что вы будете очень счастливы. Я молюсь о том, чтобы вы осуществили все свои замыслы.
Данте Альберто Тревани».
Вся ночь ушла у него на это письмо, но он не высказал в нем и сотой доли того, что хотел: ни смелого заявления о вступлении в свои права, ни твердого обещания очень скоро оказаться рядом с Елизаветой, ни требования о признании его консортом, ни намерения заняться управлением ее страной. Письмо смахивало на прощальное, на смиренный отказ от собственных клятв и надежд, которые должны были подтвердить преданность.
Это всего лишь с непривычки писать послания, говорил он себе. Следующее письмо он мог бы составить лучше, но нет, больше писем не понадобится. Он довольно скоро возвратится и лично предъявит свои требования.
На рассвете к нему пришла Глориана, прижимавшая к груди зеркало. Едва забрезживший свет подчеркивал темные круги под ее глазами и бледность кожи – признаки бессонной ночи, наложившей отпечаток, разумеется, и на его лицо.
Никто из них не мог решиться заговорить первым, словно во всем мире не осталось слов, которыми они могли бы обменяться.
Глориана повела его к небольшой рощице, видневшейся за их стоянкой. Он понял, что лиственная завеса будет служить защитой зеркала от жестоко палящего солнца.
Данте вытащил из-за пазухи довольно неуклюжий пакет, сооруженный из кактуса и написанного им письма, и положил его на край камня так, чтобы не нарушилось его равновесие. Между стволами деревьев через листву уже пробивался солнечный свет, и Глориана, прижав край зеркала к своему бедру, стала изменять угол его наклона, чтобы поймать луч, а когда поймала, то повела солнечный зайчик по земле к камню и наконец остановила его на бумажном пакете.
– Он сейчас загорится, – проговорила она.
– Не шевелись, Глориана.
Она продолжала удерживать зеркало. Края бумаги стали оранжевыми.
– Он может вспыхнуть в любую секунду, – повторила она.
– Не шевелись!
– Я не хочу так долго держать зеркало на солнце. Угол бумажной обертки развернулся от жара, и на его вершине заплясал крохотный язычок пламени. Пакет неожиданно дрогнул и перекатился на другой бок, заглушая пламя.
– Не двигайся, Глориана, – снова напомнил Данте, когда она сильно качнулась и потеряла луч.
Она сфокусировала его снова и на этот раз стояла так же твердо, как камень с его пакетом.
Их взгляды встретились. Ее глаза были унылыми, как лужа океанской воды, оставшаяся на прибрежном песке после отлива, словно весь их свет был истрачен на колдовское таинство.
Глориана повернула зеркало стеклом к себе и побежала обратно к своему фургону.
Интерлюдия
Мортлейк, Англия, 1566 год
Леди Изабел Кромптон с пронзительным криком откинулась от волшебного зеркала на спинку кресла и сникла, охваченная смертельной слабостью.
Хотя такие обмороки были обычным явлением при общении с зеркалом Джона Ди, другие придворные дамы Елизаветы, дрожа от страха, в молчании вцепились друг в друга, так что было слышно только, как стучали их зубы. Ди подозревал, что это молчание объяснялось в основном частыми посещениями Елизаветой своих дам. Говорили, что секреты, которые они при этом узнавали, потрясали их настолько, что разумному обсуждению просто не поддавались.
У королевы вырвался вздох раздражения:
– Бога ради, Ди, впустите немного света в эту проклятую комнату, чтобы можно было помочь Изабел.
– Нет, ваше величество… зеркало…
– Черт бы побрал ваше зеркало! Оно испортило мне весь день!
Елизавета никогда не говорила ему, что именно хотела увидеть, впиваясь глазами в его волшебное зеркало. В такие минуты он не знал, как смирить ее ярость.
– Солнечный свет для него опасен.
– Ваша королева приказывает вам открыть ставни. Слуга Ди поспешил повиноваться королеве, даже не взглянув на своего хозяина. Доктор судорожно сглотнул. Елизавета стояла слишком близко к волшебному зеркалу.
– Тогда, ваше величество, отойдите в сторону, если не хотите, чтобы оно перенесло вас… – Он прикусил язык, чтобы не выпалить всю правду.
– Чтобы оно перенесло меня куда? – спросила королева, привыкшая сама выбирать для себя место назначения.
– К… к врачам, ваше величество, с бесчисленными порезами на вашей прекрасной коже в случае, если зеркало разлетится вдребезги.
Тонкие губы королевы сжались еще плотнее:
– Тогда я ухожу, чтобы не быть в поле зрения этого отвратительного куска стекла. Поговорим в вашем кабинете, доктор Ди. Наедине.
Они оставили дам, сгрудившихся вокруг лежащей навзничь леди Изабел, размахивавших горелыми перьями перед ее носом и потчевавших ее разными приводящими в сознание снадобьями, с которыми женщины никогда не расстаются.
– Простите мне мою несдержанность, Джон. – Ди насторожился: дурное предзнаменование, если она назвала его по имени. – Я смотрела в ваше зеркало, надеясь увидеть лицо человека, чье имя могла бы назвать, чтобы успокоить этих глупцов, требующих моего замужества. И не увидела ровно ничего.