Королева и ее слуги (Летописи святых земель - 1)
Шрифт:
Не приятен, не противен - просто никто.
"Вичи, Вичи, Вичи", - и даже не уснуть - день на дворе.
Стукнули двери, и в опочивальню проскользнула Хена. Повела носом: "О, здесь надо открыть окна!" Шута при дворе до сих пор не завели, недосуг было искать, и Хена замещала его по части говорения правды в глаза. Она проследовала к окнам и распахнула их, а потом занялась ненужной возней выскребла из шандалов догоревшие свечи, пощекотала походя собачонку, выпятив при этом зад. Алли следил за ней с кровати - его раздражало столь откровенно нацеленное кокетство. Воспользоваться? Почему нет, она
– Ну-ка, поди сюда, моя сладость!
– Камеристка приблизилась. Интересно, она убирает в покоях у всех королевиных любовников, что ли? Это ведь много комнат получится. Впрочем, если она наводит везде такой порядок, как тут, то вряд ли это отнимает у нее много сил.
– Раздевайся.
Она проделала это прямо перед ним, ловко и быстро, чуть суетясь. Это доказывало, что ее готовность не была простой вежливостью.
– Ложись.
И он сделал свое дело с оскорбительным равнодушием.
– Убирайся. Я оденусь сам.
Хена убежала, оставив канцлера размышлять о предстоящем дне, который не сулил ничего нового. Только в конце предполагалось некоторое развлечение - именины дочки бургомистра. Устроить переполох городским щеголихам будет забавно. Они ведь не знают, какое он на самом деле ничтожество. Будут ластиться, закатывать глаза, показывать, у кого вырез ниже.
"Вичи", - снова стукнуло в голове, и он страдальчески сморщил холеное надменное лицо. "Вичи, сука, ну почему?"
Глава двенадцатая
ДОСТОЙНЫЕ ДА УДОСТОЯТСЯ
Узкая площадь с каменным колодцем была унизана по всем карнизам плошками. Над ней стоял скрип, лязг и шорох от возков, колымаг, лошадей и носилок, которым было не развернуться из-за оглобель и длинных рукоятей. Хаар торговый и бюргерский уже съехался, навалив к ногам беляночки Эльсы целую гору золота, ларцев и уборов. Гости и гостьи пылили по доскам длиннополыми одеяниями, важно клоня друг перед дружкой головы.
Ниссагль, пока единственный тут придворный, стоял в стороне. Пропитанные духами локоны змеисто вились на широком белом воротнике его алой короткой хламиды, не доходя до свободно разложенной и подколотой булавками чешуйчатой цепи с золотой песьей головой. Лицо его было в соответствии с модой южан накрашено. Иногда он стрелял глазами по сторонам, в который раз проверяя, где расставлены его люди.
Ждали королеву, и поэтому пиршество не начиналось. Наконец трубы возвестили о ее приезде.
Беатрикс не сняла накидки - значит, должна была пробыть недолго. Ее грудь белела меж собольих отворотов, волосы над висками были приподняты драгоценной рогатой диадемой. Рядом с ней шел расфуфыренный, весь с синем и голубом, Родери Раин. Одежда его была оторочена горностаем, но без черных хвостиков. На белое были нашиты белые помпончики.
Королева поцеловала Эльсу в лоб, назначила ее своей фрейлиной, отпила из праздничного кубка и, не обращая внимания на просьбы остаться и повеселиться, повернула к дверям.
Алли мягко взяли под локоть:
– Что вы позабыли в постылом дворце, сиятельный канцлер? Давайте лучше украсим нашим блистательным присутствием это неотесанное гулянье. А вечерок закончим бочонком на двоих у меня в Сервайре. Сегодня там тихо, мастера отдыхают, допросов нет...
Ниссагль явно желал
Он сразу же стал много пить. Местные наливки проходили удивительно легко, наполняя желудок теплом и не требуя закуски. Никто не беспокоил его разговорами, только почтительно подливали из-за плеча сообразно с тем, как опорожнялась широкая чаша, со дна которой сонно мерцали янтари. Вокруг него мерно позванивали посудой, двигали челюстями, порой кто-то вставал со здравицей, и тогда с тихой отрешенной улыбкой он поднимал кубок и подносил его к разгоряченным сладким губам. Ниссагль сидел рядом, с жадностью набрасываясь на каждое новое кушанье. Он с трудом удерживался, чтобы не швырнуть обглоданную кость под стол: на дворцовых трапезах там обычно ждали собаки. Пару раз он все-таки оплошал.
Алли тихонько засмеялся. Он уже не видел лиц ближайших соседей. Было жарко. Все плыло у него перед глазами. Из-за плеча у него снова полилась струя вина, кубок наполнился. "Омут" показался безвкусным и недостаточно крепким и вязал язык. Место Ниссагля рядом пустовало и другие тоже, а из раскрытых и освещенных дверей заиграли на виолах - там начали танцевать.
– Драгоценная именинница, позвольте мне вам сказать...
– Далее Гирш Ниссагль произнес придворный комплимент, искусно сочетая смелость с учтивостью, как он один это умел, и выехал на этой подаче к предмету разговора.
– Прошу извинений за столь нескромный намек, но канцлер Алли неравнодушен к вам.
– Но он же даже плясать не пошел, сидит себе и пьет.
– Эльса по бюргерскому обыкновению изрядно хватила пивка, и теперь ею овладело беспричинное веселье. Она то и дело начинала смеяться; походка ее стала нетвердой.
– Ах, драгоценная именинница, он же ведь южанин, а у южан столь тонкая душа, что стоит им влюбиться, они тут же начинают грустить. На Юге, видите ли, женщины к этому привыкли, они по этому признаку как раз и угадывают, кто их любит. Они добры с влюбленными. Прошу вас, развейте его печаль. Надушитесь еще немножко теми духами, которые вам подарила королева - этот запах имеет свойство прогонять кручину. Прошу вас...
– и Ниссагль незаметно, но твердо направил ее шаги в трапезную, где за длинным столом почти в одиночестве сидел канцлер и допивал последние глотки из чаши. Безвкусное питье порождало ощущение тошноты и странной тяжести. Чего-то ему хотелось, но он не понимал, чего. Только вот губы стали сухими: облизывай, не облизывай - высохнут.
– Ваша светлость...
– услышал он и подивился, до чего это ясно стало в голове - и когда это он успел протрезветь?
– Ваша светлость, прошу простить мне мою дерзость... Почему бы вам не пригласить меня в залу, где будут танцы.
Перед ним была голая женщина... В платье. Нет, она в платье, но почему-то не отделаться от ощущения, что она голая - голубоглазая беляночка, и кожа ее подернута чем-то таким влекуще-пахучим, что хочется схватить эту невероятно соблазнительную девицу и облизать ее вот тут же, и разнять ее белые бедра, чтобы без помех войти в ее лоно...