Королева Крика II
Шрифт:
Я буду делать для нее все, что угодно. Все, что она захочет, и тогда она обязательно меня полюбит.
Очень глупые рассуждения для парня, который знал много других девушек. Но никогда Федора не крыло по кому-то так, как по Маше. А когда ты кого-то так бездумно любишь, то мозги отключаются. Ты словно в мании — ноль критического мышления.
Когда-нибудь она тоже покажет мне свои чувства. Силу своей любви.
Так думал Федор. Было забавно, что он ещё сохранил наивность. Но не имея ее — вряд ли он бы вообще в это ввязался.
Парень
— Привет, — он улыбнулся, — Это тебе.
Он протянул ей коробку, а затем развернулся и закрыл дверь.
— Я надеюсь, что тебе нравится клубника? Прости, не спросил.
Маша радостно приняла в руки коробку и тотчас принялась рассматривать. Такие знаки внимания — это приятно. За ней редко так ухаживали парни. И, тем более, никогда раньше не признавались в любви. Казанцева практически всю ночь не могла нормально спать, думая о словах Федора. Теперь девушка понимала, что может двигаться дальше. Дальше от Воробьева.
Ближе к Соколову.
— Мне очень нравится, — Маша подняла на него сияющий взгляд.
Федор снова улыбается и снимает с себя куртку. И в этот момент в прихожую навстречу ему выбегают кошки. Все три. Принимаются со всех сторон тереться о ноги парня, оставляя свою светлую шерсть на его черных джинсах.
На самом деле он даже не приехал — он прилетел на одном дыхании. И смотрел сейчас на Машу во все глаза. Это было пьяняще. По какой причине — непонятно, но факт оставался фактом. Федору хотелось остаться с Машей навсегда. Он даже жениться был на ней готов — хоть завтра.
Все это — последствие любовной горячки. Той самой, которую он подхватил незнамо где.
Она берет из его рук коробку, и смотрит на него так, что у Соколова сердце обмирает. Значит он завалит ее этой клубникой. И чем она захочет — только бы она на него так смотрела.
Он хочет сделать шаг навстречу девушке и вдруг ощущает, как под ногами что-то путается. Кошки. Федор смеётся.
— Сколько у тебя котов.
Человек, который любит животных не может быть плохим. Если у Маши есть много любви к животным, то и к нему будет достаточно.
— Это Рарити, Флаттершай и Пинки Пай. Да, они названы в честь пони.
— Да тут целый табун!
Про пони он не смотрел, но слышал, и то, что его девушка назвала в честь них своих кошек, показалось Федору умильным. Он многое находил таковым. И чем больше сталкивался, тем больше разгорались его чувства. Она казалась ему такой красивой и прелестной, что Соколов вряд ли мог предположить, что Маша имеет хоть какие-то недостатки.
Теперь вы видите — насколько все плохо?
— Замечательно выглядишь.
Отчего-то он чувствовал себя смущенным сейчас.
Маша снова улыбается. Ещё бы она не выглядела замечательно — не один
— Ну что? Ты даже не поцелуешь свою девушку?
Казанцева смеется и, все ещё сжимая в одной руке коробку с клубникой в шоколаде, обвивает шею Соколова. Буквально висит на нем и в следующую секунду целует сама. Уже не так невинно и целомудренно, как вчера, а по-настоящему.
Соколов был очень влюблен. Он ещё не вошел в ту стадию, когда ты начинаешь хотеть ответа на свои запросы. Стадию разочарования и боли. Стадию сравнивания, когда ты видишь обнимающиеся парочки на улицах, девушек, которые смотрят на своих парней горящими глазами, и думаешь — почему у меня не так? Ведь я же очень ее люблю. Неужели моей любви мало?
Федор ещё не дошел до стадии, когда любви мало. Ему ещё его любви на двоих хватало.
Она подходит к нему и целует. И Федор в ответ делает тоже самое. Голова кружится и хочется Машу обнять так, чтобы косточки трещали.
— Я это… Припасла там бутылку. И ужин приготовила. Утка по-пекински.
— Очень аппетитно звучит, — шепчет Федор, все ещё не отпуская девушку из своих рук.
Маша вообще хорошо готовила. Нельзя сказать, что прям любила это дело, но ей вынуждено пришлось научиться — отношения с родителями у нее были сложными, далекими, и, даже будучи ещё подростком, Казанцева частенько оставалась сама по себе. А потом закрутилась вся эта история — ей поставили диагноз, что вылилось заодно и в РПП.
Но сейчас ей, правда, хотелось готовить. Не для себя — для своего парня.
— Да? — игриво спросила Маша, которая и сама не спешила отстраняться. — А что ты ещё находишь аппетитным?
Девушка специально провоцировала Федора — ей хотелось большего. Намного большего.
— На самом деле — все, — честно признался Соколов, скользя губами к шее Маши, а затем поднимаясь к уху. — Мне все очень-очень нравится.
Улыбка. Его глаза сияют, когда он смотрит на нее. Она — его принцесса, его солнышко.
У Маши мурашки от его поцелуев. Его щетина чуть колет и царапает кожу ее шеи, но девушка находит это чем-то лишь ещё более пьянящим.
— Давай — пойдем есть, а потом… Я тебе расскажу кое-что про свой аппетит.
Он смеётся и целует Машу снова. И снова. И снова. Сам вспомнил про еду, но и не может оторваться от Казанцевой.
Прошлой ночью…
Васильев привычно хмурился на месте преступления. Затем — в травмпункте, наблюдая за тем, как Чопре накладывают швы. Он не мог понять — почему нападения настолько участились? Почему, убив Тимофея Миронова, преступник выжидал две недели, а за одну последнюю словно с цепи сорвался? Духоликий не оставлял за собой никаких улик. Абсолютно. Словно он, и правда, был призраком. Ему так же претила мысль о том, что убийц двое. Таким образом работа усложнялась. Очень сильно усложнялась.