Королева-Малютка
Шрифт:
И он, повернувшись на каблуках, вновь стал расхаживать из угла в угол.
Симилор, продолжая жадно поглощать пищу, следил за ним краем глаза. Физиономия старика могла бы вдохновить художника-портретиста. За горделивым самодовольством угадывалась приниженность, а презрение к фанфарону, впустую растратившему три года, странным образом сочеталось с невольным выжидательным восхищением.
Он думал:
«Даже малявкой ему удавалось такие штуки выделывать! Вдруг и вправду пронюхал какую-то великую тайну?»
Вслух же проговорил:
– А пока нам нечем было
– Ренту от Канада, – холодно ответил Саладен, – мы получили благодаря мне. Они процветают. В прошлом месяце вместо ста франков я получил двадцать луидоров.
Симилор надул щеки.
– И это проделывается за моей спиной, – вскричал он, – хотя денежками этими мы обязаны прежней дружбе моей с Дамоном, то бишь с неблагодарным Эшалотом.
Саладен, не обратив никакого внимания на слова отца, уселся за стол и налил себе полстакана вина.
– Сегодня я потолковал с мадемуазель Сапфир, – произнес он небрежно.
Симилор подпрыгнул на стуле.
– Они в Париже! – воскликнул он.
– Уже четыре дня, – кивнул Саладен.
– Ты знал об этом!
– Ты же знаешь, что я знаю все, дружище.
– И не сказал!
– Ты же знаешь, что я никогда тебе ничего не говорю.
И Саладен маленькими глоточками выпил свой стакан, который затем поставил на стул с видом глубочайшего отвращения.
– Куда этому пойлу до рейнского вина, что пивали мы у маркграфа, моего прославленного отца, – сказал он, смеясь. – Я предложил Сапфир хорошее местечко.
– Ты ей не нужен, – возразил Симилор. – Она без тебя получит все, что хочет.
Саладен вытер край стола биржевой газетой и облокотился на него.
– Папаша, – сказал он, – будь у тебя хоть крупица ума, ты мог бы принести мне большую пользу, потому что желание у тебя есть; нет образования и серьезного отношения к делу, поэтому толку от тебя никакого. Но бывают такие моменты, – добавил он, оживившись, – когда необходимо с кем-то поделиться, раскрыть душу…
– Даже с собакой говорят лучше! – с горечью прервал его Симилор. – Много я видал на театре пьес про бесчеловечных детей, только до тебя им далеко, малыш.
Саладен устремил на него безмятежный взор своих птичьих глаз.
– Помолчи, – сказал он, – у всех есть сердце. Когда я наживу миллионы, сделаю тебя своим привратником до конца твоих дней.
Симилор налил стакан до краев.
– Что ж, – промолвил он, подавив вздох и силясь улыбнуться, – ты занятный малый, сынок, и в твоем возрасте я тоже любил пошутить. Наживай скорее свои миллионы, а там посмотрим. Какое место ты предложил мадемуазель Сапфир?
Саладен размышлял.
– Это похоже на клетки шахматной доски, – пробормотал он. – Чтобы разобраться, нужны математические расчеты. План мой ясен, как солнце, но деталей в нем столько, что я порой теряюсь. Правда, мы плохо питаемся, пьем паршивый пикет, а живем, как овернцы, право…
– И все равно должны за квартиру, – напомнил Симилор.
– И должны за квартиру, – повторил Саладен, – а ведь я вырвал у Канада столько зубов, что ты удивился бы, если бы узнал, старушка
– Куда же пошла прибыль? – спросил Симилор. – Неужели ты завел в городе интрижку?
И глаза его теперь уже с насмешкой уставились на безусый подбородок господина маркиза. Тот ответил, даже не поведя бровью:
– Сам не знаю, люблю ли я мадемуазель Сапфир или ненавижу. С сотворения мира не бывало такой красивой девчонки. А место я ей предложил вот какое – дочь герцогини.
– Герцогини? Это вроде как мы маркизы?
– Единственная дочь настоящей герцогини и вдобавок несколько сотен тысяч ренты.
– И она отказалась? – осведомился Симилор без особого удивления.
– Она отказалась.
– Потому что ей пришлось бы выйти замуж за одного молодого человека, которого я хорошо знаю?
– Может быть. Эта девка столь же глупа, сколь красива. Если бы я мог открыть ей всю тайну, я поставил бы ее на колени… ведь я уже четырнадцать лет назад начал свою операцию, приготовил все для дела, для единственного моего дела, которое началось с тех ста франков, что ты отнял у меня, как последний дурак, и которое закончится сундуками с золотом – для меня одного.
Саладен умолк; Симилор слушал его все более внимательно.
– Говори же, малыш, говори, – смиренно промолвил он, видя, что господин маркиз остановился. – Раскрой мне душу. Ты же сам только что сказал – это все равно, что беседовать с собакой. Впрочем, кажется, это сказал я. Я буду нем, как могила.
Саладен театральным жестом приставил палец ко лбу.
– Все хранится вот здесь, – промолвил он. – Все стоит ровненько, будто ноты: входы и выходы, подступы и закоулки – вся операция у меня в кармане!
Симилор придвинулся ближе вместе со стулом, однако Саладен, взглянув на него пристальным наглым взором, добавил:
– Для тебя это, как древнееврейский язык. Ты ничего в этом не поймешь.
Наступила пауза, в ходе которой Симилор опрокинул два стакана вина, чтобы залить обиду.
– Как знаешь, – произнес он затем, щелкнув пальцами, – но ты уж слишком чванишься. Я не прошу, чтобы ты посвятил меня во все твои политехнические расчеты, но кое в чем мог бы быть тебе полезен, потому что ловкости мне не занимать. Теперь я верю, что у тебя есть план, малыш: ты поведал о нем своему отцу в несколько необычной, но интересной манере. Догадываюсь, что здесь замешана мать мадемуазель Сапфир.
При последних словах Саладен взглянул на Симилора столь пронзительно, что тот испытал ощущение электрического разряда.
«Царапнул! – подумал он. – Отличный прямой удар».
А вслух скромно добавил:
– Вот видишь! За исключением этой единственной догадки, малыш, я не знаю ровным счетом ничего, и секрет твой весь при тебе.
Испуганное выражение во взгляде Саладена постепенно исчезло. Без сомнения, он с гордостью напомнил самому себе о громадном превосходстве над отцом, а потому принял торжественно-снисходительный вид.