Королева пустыни

Хауэлл Джорджина

Через три дня Фейсал провозгласил заключение договора в звонкой речи, где провидел «продолжение дружбы с нашим блестящим союзником, Великобританией, и проведение наших выборов для созыва Учредительного собрания, чтобы создать Основной закон». Еще нужна была ратификация, но игра была окончена. Это был, кроме того, еще второй шаг к членству в Лиге Наций на правах независимого государства.

Фейсал говорил Гертруде, что после разгрома в Дамаске в 1920 году он опасается привозить жену и детей в Ирак. Сейчас, в 1924-м, расположившись в своих двух дворцах и притом, что Хиджаз все сильнее страдал от растущей агрессии Ибн Сауда, он начал перевозить семью в Багдад, первым выбрав своего любимого и самого младшего брата Заида. Тот воевал бок о бок с Фейсалом во время восстания, ему предстояло приобрести

большой вес в Курдистане. Вскоре после приезда он уехал учиться на год в Баллиол-колледж в Оксфорде. После Заида приехал единственный сын Фейсала, двенадцатилетний эмир Гази, небольшой для своего возраста, в сопровождении рабов, с застенчивым достоинством, и запал Гертруде в сердце. Она почувствовала, что он был заброшен среди невольников и неграмотных женщин. Он едва умел читать и писать по-арабски, ему нужны были хорошие учителя и мужское общество. Но до того как заняться его окружением, ей следовало подобрать ему одежду. Король теперь почти все время был в европейском костюме и хотел, чтобы сын следовал его примеру. Гертруда писала родителям:

«Меня позвали во дворец помочь выбрать одежду для Гази. Я там застала английского портного из Бомбея с выкройками. Так что мы выбрали маленькие рубашки и костюмы, а портной вел себя как портной у Теккерея. Он прыгал вокруг, показывал носком ноги, подавал мне выкройки, держа руку на сердце. С Гази пришлось снять мерку; он наполовину стеснялся, наполовину был доволен».

Вслед за юным эмиром прибыла его мать, королева, с тремя сестрами Гази – жить на вилле в Харисии. Согласно семейной традиции, Фейсал женился на своей двоюродной сестре, Амире Хусейне, которая с тех пор жила в изоляции с тремя дочерьми: младшая была инвалидом от рождения, и ее никто никогда не видел. Раньше, когда Гертруда заговаривала с Фейсалом о его жене, он уходил от темы. «Я спросила его о жене… и сказала, что ее, по моему мнению, тоже следует поощрить занять при дворе какое-то положение. Фейсал говорил о ней довольно сдержанно – они всегда стесняются своих женщин, считая, что те слишком невежественны, чтобы их представлять, но согласился, что надо положить начало».

Тот факт, что королева живет в затворничестве, делал понятие двора в западном стиле невозможным. На обедах и приемах гостей мужского пола принимал Фейсал в одиночестве, в багдадском дворце, после чего ехал в Харисию провести время с семьей. Гертруда была одной из первых, кого приняла королева, говорившая только по-арабски, хотя слегка понимала английский и французский.

«Очень рада, что могу сказать: она очаровательна. У нее тонкое умное хашимитское лицо и те же подкупающие манеры, что у него. На ней была очень милая коричневая длинная туника… длинная-длинная нитка жемчуга и великолепная аквамариновая подвеска. Видела я двух старших девочек, таких же, как она, – очень застенчивых, но жаждущих выйти на волю».

Как только семья Фейсала переехала в Багдад, Гертруда с невероятным удовольствием занялась созданием двора. Прежде всего нужно было сшить одежду, блузки и платья, подходящие для ее приемов и чайных вечеров – только для женщин. На улице женщины королевской семьи и их свита надевали традиционные черные шелковые вуали, но когда посещали дома своих подруг или родственниц, вуаль можно было оставить у горничной при дверях. Гертруда рекомендовала портних-монахинь, которые шили ее одежду до того, как это стала делать Мари, и привезла сестер во дворец, чтобы их представить. Впоследствии Эльза и Молли были посланы в лондонские магазины купить подходящую одежду западного стиля (носиться будет только в узком кругу) для женщин королевской семьи. «Король послал за мной в понедельник, – писала домой Гертруда, – обсудить, как должен быть устроен домашний обиход королевы. Я была очень рада, что он меня проконсультировал, потому что меня ждали страшные волчьи ямы… Так что теперь я занята!»

Нужна была хозяйка церемоний, чтобы помочь королеве организовать прием гостей и научить ее порядку представления и другим дипломатическим протоколам. Гертруда предложила, чтобы Фейсал назначил на эту роль жену Джаудат-бея, своего главного адъютанта. Мадам Джаудат-бей происходила из достойного черкесского рода и подходила по всем параметрам: отлично

образована, весьма уважаема и давно живет в Багдаде. Король был рад согласиться, и Гертруда поздравила себя с тем, что переиграла жену управляющего королевским двором – вульгарную и не пользующуюся популярностью сирийку, которая постоянно высовывала вперед свою дочь, пытаясь убедить короля на ней жениться – взять в новые жены, точнее, ведь король уже был женат.

Приехав однажды утром в Харисию помочь мадам Джаудат-бей организовать первый прием у королевы, Гертруда представила новую гувернантку для детей – назначение, на которое она смотрела одобрительно, но не без скрытых опасений – из-за классовых различий. «Это милая хорошая девочка, и мне очень приятно, что она нашла постоянное место во дворце… она должна будет учить девочек английскому и теннису и европейскому поведению. Мне придется отучать их называть салфетку – serviette, чему они под ее руководством, несомненно, научатся».

Она спросила королеву, можно ли ей пригласить Гази к чаю. Через некоторое время юный эмир стал навещать ее регулярно, сперва в сопровождении своих рабов Хамида и Фариза, впоследствии – учителя и гувернантки. Гертруда дарила ему прекрасные современные игрушки, заказанные в Лондоне. «Поезд и солдаты, которые я заказала ему у Харрода, прибыли с последней почтой, были преподнесены и имели огромный успех. Особенно поезд. Мальчик любит любые машины и на самом деле куда лучше разбирается в паровозах, чем кто-либо из нас… Мы все сидели на полу, смотрели, как паровоз едет по рельсам, и сопровождали его радостными выкриками». Потом мальчика увозили домой, откуда он писал Гертруде благодарственное письмо по-английски, после чего шел рука об руку с отцом на вечерние молитвы. Прогрессивный, современный король, Фейсал никогда не пропускал традиционный призыв к молитве. Гази, наученный поступать так же, наверное, держался этой привычки даже потом, во время обучения в Хэрроу. Разлуку с сыном, отправленным в английскую школу, королеве трудно было простить Гертруде, посоветовавшей это сделать.

Вскоре после приезда королевы в Багдад стало вероятным, что Фейсалу придется принимать еще одного члена семьи, на этот раз не столь желанного. Его отец Хусейн, старик за семьдесят, был выдавлен из Мекки силами своего наследственного врага Ибн Сауда, и поскольку Хиджаз поглотила Саудовская Аравия, ему пришлось отречься. Гертруда с ужасом думала о грядущем вмешательстве и зависти. «Я искренне молюсь, чтобы Хусейн не здесь нашел себе убежище. Он станет центром всех возможных интриг: антифейсальских, антибританских…»

Она предвидела беду еще с той поры, как Хусейн принял титул Халифа мусульманского мира – назначение, которое было отменено Мустафой Кемалем – Ататюрком, модернизатором послевоенной Турции. Это провокационное действие Хусейна дало Ибн Сауду повод сместить шерифа с поста главы партии арабских националистов. Ибн Сауд взял Хаиль, в котором держали когда-то в плену Гертруду, в 1921-м – году коронации Фейсала, и давняя вражда обострилась: непобедимые саудовские силы стали атаковать Хиджаз, Трансиорданию, где сейчас правил Абдулла, и даже границы Ирака. В атаке ахванов [41] было убито двести воинов племен, и пришлось посылать на выручку ВВС. Гертруда в начале 1922 года писала своему старому другу Чарльзу Хардингу:

41

Название, под которым была известна тогда секта Ибн Сауда – ваххабиты.

«Взятие Хаиля Ибн Саудом изменило весь политический баланс… Цель Ибн Сауда – стать Владыкой пустыни, всей пустыни, в том числе болот, из которых в незапамятные времена вышли иракские пастухи на свои весенние пастбища…

На следующий день после обстрела наших самолетов мы разбомбили их лагерь. Они убежали на юг… и на следующее утро наши самолеты снова их преследовали и бомбили. Они совершили абсолютно неспровоцированное нападение, ограбили и убили наших мирных пастухов и угнали стада… Ахваны со своим фанатичным стремлением к средневековой вере пробуждают во мне черную ненависть. Они – худший пример этой мерзости: власти всемогущей религии».