Королева сплетен в большом городе
Шрифт:
– Шери… – Я качаю головой. – По-моему, дело не просто в неудачном дне. Вы с Чазом…
– Мне действительно пора бежать, Лиззи, – говорит Шери. – Увидимся в субботу.
И вешает трубку.
Bay! Интересно, что бы это значило? У Чаза с Шери отношения всегда были бурными, между ними то и дело вспыхивали ссоры, временами переходящие в битвы. (Самая серьезная разразилась, когда Шери решила умертвить и анатомировать свою лабораторную крысу, мистера Джингла. Даже после того, как Чаз купил в зоомагазине его точную копию, никто из нас
И что происходит сейчас? Может, просто Шери решила устроить заговор, чтобы оживить их отношения?
Ведь, как я лично убедилась, непросто поддерживать пламя страсти, когда живешь вместе.
Повседневная рутина может здорово помешать безмятежному сосуществованию. Я имею в виду споры о том, кому сегодня мыть посуду, у кого в руках будет пульт от телевизора, кто вытащил зарядное устройство из розетки и забыл включить его обратно и т.д. и т.п.
Эти споры – настоящие убийцы романтики.
Я не про то, что мне не нравится каждая минутка, которую я провожу с Люком. С момента, когда я открываю глаза и вижу у себя над головой улыбающуюся ренуаровскую девушку, до того, как засыпаю, слыша рядом тихое дыхание Люка. Он всегда засыпает раньше меня. Не понимаю, как ему это удается. В ту минуту, когда его голова касается подушки, он выключается, как лампочка. Возможно, потому, что «Принципы общей биологии и химии», которые он читает на ночь, чтобы подготовиться к занятиям, насколько скучны. Я благодарю небеса за то, что приняла решение перебраться из Англии во Францию. Иначе я никогда бы с ним не встретилась и не была бы счастлива, как сейчас (если не принимать во внимание мой финансовые неурядицы).
И все-таки, кажется, я понимаю Шери. Она немного отдалилась от Чаза, только чтобы немного оживить их отношения. Знаете, я смотрела телевизор вместе с Чазом и видела, как он непрерывно переключает каналы вместо того, чтобы просто оставить какую-то мало-мальски интересную передачу или найти газету с телепрограммой на неделю и посмотреть, что идет. А Люк включает какой-нибудь ужасный документальный фильм, например про Холокост, и считает, что это вполне нормально для приятного пятничного вечера дома. Меня это тоже страшно раздражает.
Но сейчас у меня не было времени переживать о Шери с Чазом или о полном неприятии Люком романтических комедий, потому что в ателье месье Анри я обнаружила полный бедлам.
Женщина в возрасте, с высокой прической и в яркой одежде, которую я называю «мост и туннель» (такую носят люди, живущие не на Манхэттене и вынужденные добираться сюда либо по мосту, либо через туннель), держит в руках огромную белую коробку и кричит: «Посмотрите, только посмотрите!» Рядом с ней угрюмо и обреченно стоит
Месье Анри не перестает говорить:
– Мадам, я знаю. Это не в первый раз. Я часто такое вижу.
Я, стараясь не попадаться ему на глаза, тихонько подхожу к мадам Анри, которая наблюдает за разворачивающейся драмой, стоя за шторой в дверном проеме, ведущем в заднее помещение.
– Что случилось? – спрашиваю я.
Она только качает головой.
– Они ходили к Морису, – звучит в ответ. Это не объясняет ничего. Я до сих пор понятия не имею, кто такой Морис.
Месье Анри открывает крышку коробки и осторожно достает из нее легкое, как паутинка, платье с длинными рукавами.
По идее, оно должно быть белым. Но кружева приобрели отвратительно желтый оттенок.
– Он обещал! – не устает повторять женщина. – Он обещал, что в коробке Оно не пожелтеет!
– Конечно, обещал, – сухо соглашается с ней месье Анри. – А когда вы принесли платье и показали ему, он сказал, что оно изменило цвет из-за того, что вы открывали коробку и нарушили упаковку.
– Да! – Она так расстроена, что у нее трясется подбородок. – Да! Именно так он и сказал! Он сказал, что по моей вине в коробку попал воздух!
Непроизвольно у меня вырывается протестующий возглас. Месье Анри зыркает на меня, и я немедленно закрываю рот и делаю шаг назад.
Но месье Анри одним взглядом своих голубых глаз приказывает мне не двигаться.
– Мадемуазель! – обращается он ко мне. – Вы хотели что-то сказать?
– Нет, – быстро отвечаю я, чувствуя, что мадам Анри сверлит меня сердитым взглядом. – Разве что…
– Что? – Глаза месье Анри очень светлые. Без очков он почти ничего не видит вблизи. У него страшная дальнозоркость. – Продолжайте. Что именно вы хотели сказать?
– Только то, – осторожно начинаю я, панически боясь, что ляпну что-то не то, – что хранение текстиля в герметичных контейнерах только вредит ему, особенно если внутрь попадает влага. Может появиться плесень.
Я отмечаю про себя, что месье Анри доволен моим ответом. Это дает мне смелости продолжать.
– Ни один из исторических костюмов в Метрополитен-музее не хранится в герметичной витрине.
И ничего с ними не происходит. Важно только, чтобы на них не попадали прямые солнечные лучи.
Кружева на платье пожелтели совсем не потому, что вы нарушили упаковку. Пожелтение произошло из-за того, что платье было плохо почищено перед хранением… Вполне возможно, что его вообще не чистили и на нем остались пятна от шампанского и пота.
Улыбка месье Анри заставляет меня сделать вывод, что финал моего рассказа достаточно впечатляющ. Его жена надает облегченный вздох.
Я удивленно оглядываюсь. Мне ясно, что она отказывается от слова «дуреха», которым обозвала меня на прошлой неделе.