Королева Теней. Пенталогия

Успенская Ирина

— Как скажешь, — кивнул Грегор.

Смахнул со свободного кресла какую-то бумагу, брезгливо покосился на стол и взмахнул рукой. Легкий удар силой сгреб размокшие листы и прочий мусор к дальнему краю, а лужа вина бесследно высохла. Малкольм только хмыкнул, поболтал на весу очередным кувшином, убедившись в наличии содержимого, и щедро плеснул в единственный кубок, подвинув его Грегору.

Грегор, мгновение подумав, кубок взял. Разумеется, он бы никогда не пригубил из чужой посуды — из той же самой брезгливости и гордости, но Малкольм был единственным исключением.

— Твое здоровье! — он сделал

глоток отличного арлезийского и не поставил кубок обратно, а обхватил его ладонями, держа перед собой и испытующе глядя на короля. — И какова причина для всего… этого?

— А что, нужна причина? — ухмыльнулся Малкольм, и оказалось, что то ли он не так уж пьян, то ли стремительно трезвеет. — Думаешь, мало их?

— Но ты напился сегодня, — уронил Грегор, не желая думать, что его слишком долго не было при дворе, вдруг у старого друга уже вошло в обыкновение коротать вечера с бутылкой? — Что не так?

— Все, — глухо сказал Малкольм, глядя куда-то мимо него так пристально, что, будь он некромантом, Грегор бы решил, что король увидел призрака. — Все не так… Бастельеро, тебе было когда-нибудь стыдно за прошлое? Так стыдно, чтобы… кровь мерзла.

— Нет, — спокойно ответил Грегор. — Я не делаю того, за что придется стыдиться. А того, что делаю, не стыжусь.

— О да-а-а-а… — протянул Малкольм с непонятной злостью. — Я и забыл. Ты же у нас безупречный! Безгрешный, как Семеро Благих, и неприкасаемый, как барготова задница. Это я, дурак… Дай…

Он потянулся через стол, бесцеремонно забрал кубок у Грегора и опрокинул в себя, а потом хлопнул на стол.

— Ненавижу это все, — сообщил тускло и снова отвел взгляд в сторону. — Не-нави-жу. Ты видел ее сегодня? Ведь видел же?

И только сейчас Грегора осенило. Так вот это все… Из-за нее? Из-за смазливой бывшей фрейлинки, отосланной Малкольмом целую вечность назад, еще до войны? Как же ее… Нет, имя он помнил, потому что при дворе все наперебой сравнивали эту дурочку с героиней известной старинной легенды. Но род? Мелкое дворянство из провинции… Впрочем, какая разница, если она давно замужем? Джанет Вальдерон, бывшая Прекрасная Джанет…

— Видел, — сухо подтвердил он. — И что? Тебе напомнить кое о чем, или не стоит?

— Напомнить? — с той же прорывающейся злостью переспросил Малкольм. — Что у нас крепкий торговый договор с Итлией и полная казна — приданое моей жены? Да, это была достойная… цена.

— Что ты женат, и у тебя дети, — еще холоднее сказал Грегор. — Что твоя королева — достойнейшая из женщин, а не какая-то…

— Молчать… — прошипел король, и Грегор осекся.

Если бы Малкольм крикнул… Но этого сиплого шепота, слышанного им всего пару раз в жизни, боялся даже он. И почти не стыдился этого.

— Скажешь про нее дурное слово… — тем же бесцветным хрипловатым голосом предупредил Малкольм. — Не смей, слышишь?

— И не собирался, — независимо пожал плечами Грегор, в свою очередь забирая кубок у короля и наливая вина — после такого стоило выпить. — В конце концов, она замужняя женщина уже… сколько? Лет пятнадцать?

— Шестнадцать, — угрюмо отозвался Малкольм, и уже это само по себе было неслыханно: чтобы он помнил какую-то девицу так долго! — Шестнадцать барготовых лет.

— И у нее трое детей, — безжалостно сказал Грегор,

чувствуя себя целителем, вскрывающим нарыв. — И вроде бы мужем она вполне довольна. Хороший был выбор. Твой, между прочим.

— Заткнись, — болезненно морщась, попросил Малкольм и посмотрел на кубок в его руках с тоскливой жадностью. — Сам знаю. А вот ты… ничего ты не знаешь… И про детей…

«А что — дети? — удивился Грегор, снова невозмутимо отпивая вина под взглядом короля. — Обычные дети. Рослые, крепкие… На родителей похожи, девчонки такие же сдобные круглолицые пышечки как мать, а сын весь в отца. Вальдерон, кстати, смахивает на короля, тоже светловолосый здоровяк с истинно дорвенантским лицом — неужели Малькольм и такую мелочь предусмотрел для счастливого брака своей фрейлинки? Да нет, вряд ли, — к чему? Мальчишка, Вальдерон его сегодня представлял, мог бы и вызвать… подозрения. Такой же длинный, как Малкольм в его возрасте, плечистый и с упрямой челюстью… Только вот Джанет вышла замуж за Вальдерона шестнадцать лет назад, и они сразу уехали, а наследников представляют ко двору в четырнадцать. Барготово дерьмо, неужели Малкольм напился из-за того, что бывшая любовница наплодила законных отпрысков, а не его бастардов? Ну не мог он всерьез рассчитывать на ней жениться!»

— У тебя тоже дети, — сказал он насколько сумел мягко. — Прекрасные дети, благословение богов. Криспин — замечательный парень! И Кристиан тоже… Двое сыновей, две дочери — Малкольм, тебе ли гневить Семерых? И Беатрис…

— Ох, молчи про Беатрис, — поморщился Малкольм и все-таки потянулся за кубком, который Грегор безропотно отдал, поскольку вина там почти не было. — Беатрис…

Он допил остаток, посмотрел на пустой кувшин, потом на дверь, за которой наверняка дежурит верный Джастин.

— Она великолепная королева, — торопливо сказал Грегор, хотя у него самого уже начало подниматься глухое раздражение.

Как можно быть подобным болваном и не ценить то, что имеешь? Быть мужем прекраснейшей женщины своего времени — и вздыхать о провинциальной простушке и дурочке? Счастье еще, что у Джанет Вальдерон хватает ума не заигрывать с бывшим любовником — сегодня на балу она явно старалась держаться как можно скромнее и вообще подальше от Малкольма. Определенно — ее счастье.

— О да, изумительная, — с редкой для него саркастичностью согласился Малкольм, снова доказывая, что не так уж пьян. — Образец королевы, можно сказать. И мать — тоже прекрасная. А если ты спросишь, чего мне еще нужно, я тебе — Барготом клянусь — дам по морде. Или хоть попытаюсь, — достойно оценил он свои нынешние возможности по сравнению с трезвым Грегором. — Дрянь… Какая же я дрянь, Бастельеро…

Опьянение его дошло до той ступени, когда начинаешь жалеть себя, и в самом деле кажется, что весь мир несправедлив. Малкольм поставил локти на стол, уронил голову на сплетенные пальцы и глухо проговорил, не заботясь, слышит ли его собеседник, но Грегор на слух никогда не жаловался:

— А ведь это могли быть мои дети. Все трое. И она… смотрела бы на меня. Как на него — сейчас. Я же сам его выбрал… для нее… Самого честного, самого доброго… Лучшего из своих лордов… А теперь… теперь хочу его убить. Она с ним счастлива… счастлива же, бар-рготово дерьмо. И мальчишка этот…