Королева в изгнании
Шрифт:
Мама сильно постарела со дня их последней встречи в Ленинграде. Даже как-то "усохла". Степан Рудольфович же - наоборот - расплылся еще сильнее, стал еще крикливее и, как показалось Маше, еще глупее.
Все время, пока мама собирала на стол, он громогласно сообщал о своей радости по поводу встречи с любимой падчерицей и о своих сожалениях по поводу ее для него невидимости. (В этом случае Маша решила не открывать, что научилась снимать свои чары.)
– Ох, и красавица, наверное, стала! Ох и красавица!
– кричал Степан Рудольфович, прихлопывая в ладоши. И, потирая их, подмигивал
Как ни странно, сейчас он вызывал у Маши некоторую симпатию. Наверное потому, что не был для нее не опасным, не авторитетным. Он был жалок, а жалость вызывает сострадание.
А вот с мамой ее детский контакт потерялся начисто. Маша не могла понять, кто из них изменился так, что взаимопонимание стало невозможным. Или они изменились обе? Но разговаривая, рассказывая о себе, она несколько раз ловила себя на ощущении, что общается с абсолютно чужим человеком.
В течении ужина в гостиной (бывшей машиной комнате) отчим почти в одиночку высосал бутылку водки и стал подначивать остальных к исполнению хором песни "Миллион алых роз". Не встретив горячей поддержки ни со стороны видимых, ни со стороны невидимых членов семьи, он обиделся, удалился в спальню, стал петь там в одиночку, но вскоре голос его уступил место мощному храпу.
Маша с матерью еще немного поговорили, но беседа быстро иссякла, а возникшая тишина почему-то была неловкой.
– Мама, я пойду к Алке сбегаю, - поднялась Маша из-за стола.
– Вернешься?
– Нет, наверное, у нее переночую.
...Дверь отворила Алкина мама.
– Маша! Откуда ты взялась?! Боже мой, да ты становишься все красивее и красивее! Алла!
– позвала она.
– Ты только глянь, кто пришел!
Появившуюся в прихожей Алку Маша просто не узнала. То, что совсем еще недавно было лишь намеком на женственность, с удивительной силой сквозило теперь в каждом ее жесте, в каждом взгляде и мимолетной улыбке, усиливаясь еще и умелым макияжем. И это было особенно странно, если учесть, что одета она была по-домашнему - в симпатичный, но простенький красный халатик.
Невольно сравнивая ее с собой, Маша с удивлением призналась себе в том, что сейчас Алка, несмотря на неправильность черт лица, пожалуй, более привлекательна для мужчин, чем она.
– Машка!
– как будто бы обрадовалась подруга. Но что-то в интонации его голоса было неестественно.
– Ну, ты даешь! Я-то думала тебя там убивают, или что-то еще... Ждала твою Шахиню...
Да, вот в чем дело. Алка просто перетрусила, и это нормально.
– Все обошлось, - махнула Маша рукой, стянула с ног кроссовки и привычно, без приглашения, направилась к двери алкиной комнаты.
– Машка, подожди, - остановила ее Алка, и Маша увидела, что она нервничает. Сильно нервничает. Чуть ли не до крови кусает губы...
– Хотя ладно. Заходи.
Из-за двери комнаты раздавалась тихая красивая музыка. Маша пожала плечами, толкнула дверь... и остолбенела.
На диване, сложив ноги по-турецки сидел одетый в махровый халат Атос.
На столике возле дивана стоял магнитофон, и Атос ковырялся в нем отверткой.
Услышав
– Вот теперь совсем другое дело! Есть высокие, все звучит, - он шагнул к Алке (Маша успела отодвинуться) и обнял ее за талию.
– Мадам, позвольте пригласить вас. Крис де Бург исполняет песню "Леди ин ред" специально в вашу честь.
– И он попытался коснуться губами ее губ.
Алка замотала головой и отстранилась.
– Леша, подожди. У нас гости.
– Гости?
– дурашливо развел он руками, отпуская ее.
– Не вижу...
– У нас Маша.
Выражение его лица моментально изменилось. Буквально - исказилось. Словно от боли.
– Маша? Где?
– произнес он медленно и сделал шаг назад.
– Она тут. Стоит рядом с тобой, - ответила Алка.
– Маша, - позвал Атос.
Она хотела ответить, но оказалось, что не может выдавить ни звука. Она сделала глубокий вдох и лишь после этого смогла отозваться:
– Да, я здесь. Я, кажется, не вовремя...
Вместо Атоса ответила Алка:
– Нет, Машка, давай, лучше все решим. Леша не в гости ко мне пришел. Он живет здесь.
– Она говорила все более взволнованно.
– Я знаю, Машка, ты можешь испортить нам всю жизнь, но я его люблю, - и тут она вдруг заплакала и уткнулась лицом в грудь Атосу.
– Мы уже заявление подали... Ой, как это все стыдно...
– Не унижайся, Алла, - сказал Атос, поглаживая ее волосы.
– Пусть делает, что хочет. Только не унижайся.
Да вы что?!
– закричала Маша.
– Идиоты что ли?! Я что - зверь?! Да, мне больно, но я что, убивать что ли вас буду?! Какие же вы дураки, Господи!!!
– Она закрыла лицо руками.
Алка оторвалась от Атоса и схватила в объятия Машу:
– Машка, ты прости меня. Мне всегда твои мальчики нравились, но это совсем другое. Это серьезно. Правда.
– Ну, а как бы мы с тобой?..
– невпопад сказал Атос.
– Я же тебя не вижу.
– Да успокойся ты, - Маша потрясла Алку за плечи.
– Все нормально. Вам хорошо, и порядок.
– Как она ни старалась, но в этих ее словах все же прозвучала горечь.
– Потом обратилась к Атосу: - Посмотри сюда.
Он повернулся на голос, и Маша дала ему слабый посыл на видимость.
– Маруся!..
– воскликнул он.
– Я вижу тебя. Только ты... прозрачная. Как призрак.
– Для тебя я всегда буду такой, - усмехнулась она.
– Чтоб не передумал.
– Она помолчала, пытаясь проглотить подкативший к горлу комок.
– Ладно. Давайте о деле. Где деньги?
– Все у меня.
– Взметнулась Алка.
– Даже на адвоката не пришлось тратиться, Лешу и так отпустили, и дело закрыли.
– Давай их сюда.
Алка открыла шкаф и выволокла оттуда чемодан.
– Почему ты их в милицию-то не сдала?
– Не знаю... Жалко было. Решила, если позвонишь, еще раз скажешь, тогда и сдам.
– Молодец, - усмехнулась Маша, открывая крышку. Отмерила на глаз половину содержимого и, загребая горстями пачки стодолларовых бумажек, выложила их на диван.
– Это вам. Мой свадебный подарок.