Королева в услужении

Лофтс Нора

Перед тем как уйти, Кейт постояла немного у кровати. Лицо Альеноры уже заметно изменилось: смерть наложила свой отпечаток, превратив его в серую восковую маску; глаза провалились в черно-лиловые глазницы; вокруг рта обозначилась темная тень. Дыхание почти остановилось. Мучительные хриплые вздохи следовали через длительные интервалы, во время которых Кейт могла бы дважды пересчитать все пальцы на своих руках и ногах.

— Ну что ж, — проговорила Кейт, обращаясь к лежавшей без сознания Альеноре, — я ухожу выполнять ваше распоряжение, и это все же лучше, чем сидеть здесь и плакаться, когда я все равно ничем не могу вам помочь. Разве не так?

Караульный в конце коридора

весело приветствовал ее:

— Еще не видел тебя нынче, старая. Рукава у моей кожаной куртки наполовину оторвались. Сделай милость, поработай немного иголкой.

— Только не сегодня, — ответила Кейт. — Мне надо в город; кто-то из моих родственников здорово болен, и следует позаботиться о детях. Быть может, придется остаться на ночь и вернуться лишь рано утром. Если не приду, окажи услугу: загляни, когда отопрешь дверь, к моей госпоже.

— Я сменяюсь с петухами.

— Тогда передай своему напарнику. Кто это? Эдди? Он для меня постарается. Миссис тоже плоха, но родственники важнее, и я не хочу, чтобы меня искали, если я вдруг немного задержусь.

— Передам Эдди, а ты починишь мне куртку, когда вернешься.

Она рассеянно кивнула. С напоминанием о возвращении перед Кейт возникла новая проблема. Как ей поступить после встречи с Албериком и передачи ему бумаг? Нужно было подумать и о большом бриллианте. Как бедной, старой женщине сохранить свои права на него? Лучше спросить совета у Алберика; он умный, что-нибудь придумает.

Кейт проковыляла на кухню подкрепиться. Там на вертеле жарился молодой барашек в ожидании возвращения Николаса Саксамского, уехавшего в этот прекрасный день на соколиную охоту.

— Отрежь-ка мне добрый кусочек от ноги, — проговорила Кейт льстиво, но готовая, если потребуется, прибегнуть к угрозам. — Надрез потом затянется, и никто не заметит.

Одному Богу известно, когда ей удастся в следующий раз по-настоящему поесть. И хотя у нее на груди спрятаны законные права на бесценный бриллиант, на дороге она будет обыкновенной нищенкой, живущей подаянием.

Снаружи тянулись долгие летние сумерки, наполненные ароматом свежего сена и воркованием голубей. В сердце Кейт вновь пробудилась прежняя тяга к приключениям, к кочевой жизни, которую она так любила. Башмаки, приноровившись к ноге, уже не давили. Кейт на приличной скорости вышла из города по дороге, ведущей на Гилфорд.

Глава 21

Покинув комнату королевы, священник пересек двор замка, поднялся по семидесяти ступенькам в свою каморку и бросился на кровать. Через минуту он уже спал сном вконец измученного человека и проспал бы до самого утра после всех драматических событий последних нескольких дней. Но он пронес вверх по лестнице и взял с собой в постель тяжелую ответственность, от которой, несмотря на все старания, нельзя было укрыться даже во сне. Проспав мертвым сном четыре часа, священник проснулся словно от толчка. Резко поднявшись в кровати, он сразу все вспомнил и пробормотал: «Да, знаю».

Священник Улфрид в глубине души знал, что судьба королевы никогда не давала ему покоя. Он был человеком, далеким от мирских тревог и волнений, его не интересовала политика, а также все, что выходило за рамки непосредственной деятельности служителя церкви. Шестнадцать лет назад, когда Альенору впервые привезли в Винчестер, лорд де Гланвилл точно обрисовал священнику круг его обязанностей по отношению к королеве: он должен исповедовать ее, отпускать ей грехи, налагать, при необходимости, епитимью и совершать обряд причастия, и ничего больше. Только однажды священник решился выйти за границы дозволенного.

Это произошло очень давно, зимой 1181 года. Войдя в комнату королевы, он застал ее и Амарию сидящими, укутавшись в одеяла, так как дрова оказались слишком сырыми и не горели. Зима была в тот год очень суровой, а день — особенно холодным. Две женщины с посиневшими лицами и восковыми пальцами показались ему такими жалкими, что вечером он не удержался и упомянул об их тяжелом положении сэру Николасу.

— Окна комнаты выходят на север и камин почти не топится, — проговорил он робко.

— А разве лорд де Гланвилл поручил вам, господин священник, заботиться не только о духовном, но и телесном благоденствии королевы? — спросил сэр Николас, окидывая его строгим взглядом.

— Нет, нет, конечно, нет… я только…

— Вы только попали под влияние красивых глаз. Стыдитесь! Когда милорд искал надзирателя для заключенной — ведь он не мог беспрерывно находиться здесь и выполнять роль тюремщика, — он остановил свой выбор на мне, зная, что я в состоянии не поддаться ее чарам, которые, по мнению некоторых, способны покорить сердце любого мужчины. И как же они были правы! Даже вы… понимаете, даже вы попались на ее удочку. Вам следует проявлять осмотрительность, господин священник… Стоит только начать печься о ее удобствах, и скоро она попросит вас передавать ее письма… или отпереть ей дверь темной ночью. И вы знаете, что это будет означать? Государственную измену. Мы достаточно наслышаны о церковнослужителях, совершавших уголовные преступления, и вы можете себе легко представить, что ожидает изменников!

— Вы меня совершенно неправильно поняли. Я только хотел…

— Поблагодарить меня. Мне кажется, я понял вас слишком хорошо. А обратили ли вы внимание на камины в других комнатах? Насколько тепло сегодня утром в караульном помещении?

Этого разговора Уилфриду было вполне достаточно. Он никогда больше не совал свой нос куда не следует. Однако, когда человек умирает, уходит навечно в мир иной, он заслуживает особого отношения. Даже вокруг постели старой, бедной крестьянки собирается родня, совершается своего рода последний обряд. А королева Англии умирала в своей измятой, грязной постели, и рядом никого, кроме ополоумевшей от страха старухи.

Когда стемнело, священник со вздохом поднялся с кровати, досадуя на необходимость прервать отдых; но он достал из шкафа и надел свою лучшую рясу и тщательнее обычного вымыл лицо и руки.

Николас как раз кончал ужинать. Перед ним стояло блюдо с клубникой. Он деликатно брал каждую ягодку за зеленую веточку, обмакивал ее в густую смесь из сливок и меда, затем аккуратно и неторопливо отправлял в рот. Минуя свое обычное место за столом, священник подошел к сэру Николасу.

— Если вы пришли объяснить, где вы провели последние дни, то не трудитесь, — проговорил сэр Николас добродушно. — Вы выглядите очень утомленным, мой друг. Какое несчастье. Присядьте, пожалуйста. Выпейте немного вина. Эй, вы… вина господину Уилфриду…

— Сэр… Сегодня днем я побывал у королевы, и мне кажется, вы должны знать… — начал Уилфрид.

— Но на дворе июнь, нет необходимости переживать о холодном камине!

Прошло семь, нет, восемь лет, а он все помнил ту единственную промашку!

— Сэр, она умирает… от чумы. Это было четыре часа назад, сейчас она, возможно, уже мертва.

Сэр Николас обмакнул в сливки с медом и положил в рот очередную клубнику. Проглотив ее, он заметил:

— Неужели? Довольно скоро… Однако чума расправляется порой очень быстро. Когда я два дня назад делал обход… Впрочем, не имеет значения! Думается, его величеству будет приятно услышать.