Королева викингов
Шрифт:
— Здесь я ставлю знак презрения и обращаю его проклятие против короля Эйрика и королевы Гуннхильд! — оглушительно крикнул он. Мертвые глаза лошади смотрели на холмы, смутно вырисовывавшиеся по ту сторону пролива. — И еще я обращаю это проклятие против всех обитателей этой земли, да будут они скитаться, словно полоумные, и да не найдут они дороги в свои дома, пока не прогонят короля Эйрика и королеву Гуннхильд из страны.
Он втиснул кол в узкую расселину; голова, не мигая, смотрела в сторону Норвегии. Затем Эгиль ножом вырезал на палке руны и вернулся на корабль, к своей жене. Не обращая внимания на приближающийся шторм, его команда подняла парус и направилась в океан, в сторону Исландии.
Гуннхильд знала,
Но она знала, что существуют и другие силы, силы бубна, заклинательной песни, колдовской пляски, чародейской еды, собранной в диких местах, и зелий, которые следует варить в одиночестве; эти силы произрастали из черной влажной земли и нисходили от луны, чтобы освободить душу от тяжести тела и направить в цель оружие, которое никогда не дает промаха. У нее оставалось шесть сыновей, а в утробе рос седьмой. Ее мужчина владел королевством.
Когда-нибудь они смогут отомстить.
XXI
Весь Бокна-фьорд и его берега были заполнены кораблями. Ежедневно пешком и верхами сюда приходили люди — наемные работники, земледельцы, бонды; лишь немногие из них имели какие-то доспехи, кроме шлема, щита и кожаной куртки, зато у всех были копья, топоры, мечи, луки, пращи. Это ополчение было самым большим, какое Эйрик мог на законных основаниях собрать в подчинявшихся ему областях, или же, вернее, самым многочисленным из всех, какое было в силах прокормиться, пока он мог законно удерживать всех этих людей в войске.
Ярлы, лендрманны, хёвдинги и их дружинники были вооружены до зубов и снаряжены наилучшим образом. Брели вьючные лошади, скрипели телеги. На берегах пестрели шатры, окруженные мешками и одеялами тех, у кого палаток не было. Дымили и стреляли искрами костры, мясо шипело на вертелах или варилось в котлах, на угольях жарилась рыба. От одного долгого летнего дня к другому нарастали шум и суматоха, так что в конце концов даже самые холмы начали походить на муравьиные кучи.
А затем затрубили рога, люди столкнули корабли в воду и вскарабкались в них, подняли мачты и натянули снасти. Выйдя в море, корабли украсились парусами — над волнами закачалось множество цветных полотнищ. Поднялся попутный ветер, стремившийся к юго-востоку, он все крепчал и набирал голос. Волны играли перед форштевнями, потряхивали белыми гривами. Паруса напряглись, снасти застонали, кили глубже зарылись в воду. Свет слегка померк. Но все же облака не сливались в сплошной покров и быстро пролетали по небу. Ночи все еще были светлыми. В непродолжительных серебристо-серых сумерках было хорошо видно землю, острова, подводные камни. На второе утро тянувшаяся с востока земля оборвалась, и все кормчие переложили рули направо.
Ветер слегка утих, но при этом свернул еще сильнее к западу, неся флот по длинным волнам с пенными шапками прямо к Скагерраку; паруса были надуты, но брать рифы не требовалось. Пожалуй, самой большой заботой было удерживать быстроходные суда, чтобы они не убегали от самых медлительных. Корабли с драконьими головами, лебедиными головами, лошадиными головами, бычьими головами неслись к Осло-фьорду.
— Хотелось бы узнать: это не королева ли Гуннхильд наворожила нам такую погоду? — вполголоса проворчал один из воинов себе в бороду.
— Никто не скажет, что погода плохая, — откликнулся другой. Впрочем, его смех прозвучал не слишком весело.
Когда же флот поравнялся с устьем залива, ведущего к Тунсбергу, ветер ослабел и вскоре
— Здесь мы остановимся, — сказал Эйрик, — немного поспим и пешком отправимся на войну.
Никто не подумал о том, чтобы организовать лагерь по правилам. Воины отдыхали на кораблях под тентами или же на берегу под открытым небом. Зато повсюду, в низинах и на холмах, горели огромные костры, словно это был канун летнего солнцеворота.
Эйрик нашел Аринбьёрна на берегу возле его кораблей. Украшенные драконьими головами носы и мачты казались выше в бледных сумерках, на фоне белесого неба с несколькими звездочками. Вода блестела за темными корпусами, чуть слышно журчала в тишине. Мыс на дальней, восточной стороне фьорда был самым темным пятном во всей округе, но на вершине венчавшей его скалы уже появился слабый отблеск рассвета. Угасавшие костры казались крошечными свечными огоньками или вовсе превратились в тускло мерцающие красные пятна. На траве заблестела обильная роса. В приятно прохладном воздухе пахло травой и листьями. Стволы берез были белыми, как кожа дев, а кроны — столь же прекрасными и пышными, как их волосы. Там, в березняке, встревоженно перекрикивались совы.
— Приветствую тебя, король, — негромко сказал Аринбьёрн. — Не правда ли, плавание прошло прекрасно?
Эйрик кивнул:
— Я думаю, что мы далеко опередили известия о наших намерениях.
— Местные жители разбежались; многие из них наверняка отправились в город.
— Ну и что из того? У наших противников все равно нет времени на подготовку. Не думаю, чтобы они заранее, собрали сюда все свои войска.
Король Олав в Викине и король Сигрёд в Траандхейме хорошо понимали, что затеял их брат. Сигрёд пришел со всеми людьми, каких смог собрать. Их было всего лишь несколько сотен. Его королевство находилось очень далеко отсюда, и он не мог поручиться, что воины вернутся домой ко времени уборки урожая, а закон говорил, что ни одного мужчину нельзя увести на чужбину, когда он нужен на земле. Хотя королевство Олава было не столь обширным, его войско оказалось слишком многочисленным для того, чтобы кормить его на протяжении нескольких недель, и потому он решил отложить отправку стрелы — призыва к ополчению — до самого последнего момента. Дожидаясь схватки с Эйриком, братья оставались в Тунсберге. Если бы не война, то в городе сейчас было бы шумно, повсюду, наверно, горели бы факелы, а всадники, разъезжавшие повсюду галопом, разыскивали бы тех, кто хоронился в темных углах, и заставляли их включаться в обряд благословения скотины и пляски приветствия лету.
— Я рад, что ты снова на моей стороне, сводный брат, — сказал Эйрик.
— Я никогда не уходил с твоей стороны, — ответил Аринбьёрн.
— Однако ты крепко стоял за Эгиля Скаллагримсона против меня, — резко бросил Эйрик.
— Я уже сказал тебе, король, что он мой верный друг. Я сильно огорчен тем, что между вами такой раздор. Он не злой человек. Да, упрямый и из тех, кто не любит, когда у него становятся на дороге. — Аринбьёрн улыбнулся. — Король, многие говорят почти то же самое и о тебе. — Он не стал ничего добавлять насчет Гуннхильд. — Но Эгиль верен своим друзьям и честен с ними. Он вполне может оказаться лучшим скальдом из всех, кто когда-нибудь жил на свете. Его жена, моя родственница, счастлива с ним.
— Ты знаешь, что я хочу его смерти?
Аринбьёрн вздохнул:
— Ваш раздор должен оставаться делом только вас двоих, раз уж я никак не могу помирить вас.
— Никогда не сможешь, и никто не сможет.
— Тогда давай поговорим о чем-нибудь другом, король. Эгиль покинул Норвегию — мы можем надеяться, что навсегда, хотя я буду тосковать без него. А тебе нужно разделаться с другими, более серьезными и близкими врагами. Я думал, что мы могли бы поговорить о том, как лучше встретить их.