Королева викингов
Шрифт:
А затем пришли новости — из Уэссекса. Оттуда прибыл датчанин, торговец по имени Ивар Бентнос, распродавший там свои товары. Вместо того чтобы направиться прямо домой, он сначала завернул в Йорк, где мог дорого продать английские товары, которые король не разрешал вывозить к своему ненавистному соседу. Ивар не боялся королевского гнева. Его голова была уже совсем седа, и после этого плавания он намеревался спокойно доживать свои дни дома.
Как это часто бывало, трое из четверых старших Эйриксонов находились где-то на охоте. Но один из них, по очереди, всегда оставался дома. На сей раз это был
На следующий день он пришел к Гуннхильд и попросил разрешения поговорить с нею наедине. Мать с сыном поднялись в комнату на втором этаже королевского дома. Снаружи моросил обложной дождь. Лампы почти не освещали помещение. Их запах — запах горящей ворвани — не казался неприятным в сыром холодном воздухе.
В комнате стояло только два табурета. Мать и сын сели. Харальд встревоженно смотрел на мать.
— Что тебе известно о том, что происходит на юге? — прямо спросил он.
Она почувствовала, что знает, что сын хотел услышать от нее. Действительно, из всего ее потомства он выделялся острым умом. И к тому же был очень красив: с широкими плечами, обтянутыми отороченной мехом туникой, с волосами и молодой бородой цвета скрывшегося за горизонт солнца. Если бы не то, что он уделял своим женщинам меньше внимания, чем собакам и лошадям, она могла бы позавидовать им.
— Почему ты задаешь мне этот вопрос? — ответила она. — Ведь это ты разговаривал с Иваром. Я только слушала, как того требуют приличия.
— Ты же знаешь, что мы выслушали бы тебя, буде ты пожелала заговорить. Ведь ты королева. Я пытался понять, почему же ты молчала.
Она улыбнулась.
— Ты делаешь успехи. — «Ты многому научился», — добавила она про себя. — Я уверена, что ты задавал вопросы и сегодня утром, когда отвел его в сторону.
— Я не смог ничего прибавить к тому, что узнал вчера. Не похоже, чтобы король Эдред собирался воевать летом, но Ивар слышал, что он разослал людей во все концы Уэссекса. Это должно значить, что он велит своим графам к чему-то готовиться. Олдермены, [32] с которыми разговаривал Ивар, считают, что он может направляться в Уэльс.
32
Олдермен— член городского совета в Англии, а затем Великобритании. Здесь, вероятно, имеются в виду назначенные королем наместники и советники.
Гуннхильд кивнула:
— Он мог позволить себе распустить некоторые слухи об этом, имея в виду нечто совсем другое… если он достаточно проницателен и имеет хороших советников.
— Ты понимаешь такие вещи не хуже, чем отец, — сказал Харальд скорее мрачно, нежели одобрительно. — И у тебя есть повсюду глаза и уши.
Королева вздохнула:
— О, если бы так. Но это не Норвегия. Здесь у меня есть лишь несколько человек самого низкого происхождения, которые по большей части совершенно случайно что-то узнают и сообщают мне. Коробейники, ремесленники, бродяги, ведьмы — они много где бывают, много чего слышат, но не вхожи к знатным людям. Большая часть того, что я узнаю от них, — всего лишь сплетни. То, что мне удалось
— Если у нас есть время. Однако это будет полезно, не так ли? А к осени возвратится отец со своим флотом и своими воинами… и оркнейцы поблизости… не так уж далеко… Решится ли он?
— Я не знаю, — ответила Гуннхильд, глядя в полумрак.
Его голос стал решительнее:
— Ты бросала руны?
Королева промолчала. Да, она делала это и не смогла ничего прочесть. Это было само по себе тревожно, хотя она хорошо знала, что руны часто ошибались.
Харальд нахмурился:
— Это язычество. Как и твои дела с этими ведьмами.
— Оборванными, бездомными, голодными. В них мало силы как для добра, так и для зла.
— Как это и должно быть в христианской стране.
Гуннхильд, прищурившись, взглянула на сына:
— Но ведь ты сам вместе со своим отцом участвовал в жертвоприношении перед отплытием.
— Потому что он хотел, чтобы там был я и остальные. Мы не стали бы гневить его. И, может быть, старых богов… слишком уж сильно. Но хуже, я думаю, было бы отказаться от Христа. — Выражение на лице Харальда стало совсем серьезным. — Мать, я хотел бы, чтобы ты чаще слушала мессу. Не забывай, приближается день святого Иоанна.
— Как тебе будет угодно, — ответила Гуннхильд совершенно ровным голосом. Она устремила взгляд мимо сына, в окно, за которым сеялся мелкий дождь, и куда-то дальше, дальше.
Харальд наклонился к матери:
— Ты считаешь, что что-то не так?
Она чувствовала в этих словах и его тревогу за нее, и его любовь, но звуки доносились до нее смутно, как будто из-за шумной бурливой реки.
— Ничего, — ответила она. — Если мы покончили с делами, то не лучше ли будет спуститься к очагу?
А в себе она ощущала неудержимую дрожь. Скоро должна была наступить ночь летнего солнцеворота, когда боги, призраки, эльфы, духи земли — все обитатели потустороннего мира выходили за его пределы, а мужчины и женщины шли в лес с песнями и заклинаниями, чтобы призывать на землю благословение и просить избавить ее от зла. И если когда и можно было сотворить по-настоящему большое колдовство, то именно в эту ночь.
Она становилась на колени перед Человеком на Кресте, давала подарки его Церкви, молила его о ниспослании наставления и помощи его святых. И ни разу ей не было послано даже сна. Возможно, дело было в ее ошибках. Она не исповедовалась полностью, скрывала свои грехи и не смиряла свое сердце, как ее учили священники. Она не могла этого сделать.
Однажды, только однажды она ощутила благоговейный страх перед ним — когда молодой Брайтнот показывал ей священные книги. И еще нечто подобное она почувствовала, когда капли святой воды брызнули ей на лоб. Но вскоре это прошло. Брайтнот уехал — чтобы служить Хокону, как она потом узнала, Хокону, королю Норвегии. Никто, кроме него, не говорил с нею настолько открыто, не проявлял такой готовности ответить на любые ее вопросы относительно веры. Священники пытались вести такие разговоры с Эйриком и, похоже, кое в чем преуспели с его сыновьями, но они считали, что женщине полагается просто верить.