Королева воинов

Голд Алан

— А собаки? — спросила она.

— Дикие собаки? Они безумны, они просто кидаются на тебя, и ты можешь убить их всех одну за другой, и даже не позволишь вцепиться в тебя зубами. Они не умны. Они…

Он замолчал, внезапно поняв все.

— Римляне пытаются разъярить нас, чтобы мы бросились в битву! Да! И в нашей ярости мы погибнем. Но если будем вести себя, как волки, — продолжил он, — если будем умны и коварны…

Она улыбнулась.

— Но откуда мы знаем, что именно таков замысел Светония? — спросил Мандубрак. — Он может осквернять наши земли просто потому, что он глупец.

— А разве раньше он так делал? Когда он сражался на западе с восставшими, разве кто-то рассказывал нам, что он оскорбляет

наших богов? Римляне сами говорили другое: что они не желают загрязнять наши священные земли, потому что хотят, чтобы наши боги объединились на небесах. И что они хотят жить на этой земле и пить чистую воду, а наши высокие деревья рубить для постройки своих домов и кораблей. Нет, Мандубрак, Светоний определенно добивается того, чтобы я впала в ярость, чтобы кровь бриттов закипела от гнева. Потому что тогда я потеряю власть над армией, и мы проиграем. Если такое случится, то, будь уверен, каждый римский солдат будет стоить десятерых из нашей толпы. Именно этого я больше всего боюсь уже давно.

Путь на север по Римской дороге

Даже Фабий был недоволен тем, как все складывается в этом походе, но Светоний был для него кумиром, и решения его он никогда не оспаривал. Так же относились к командующему и начальники легионов. Никто не решался сказать Светонию, что осквернение земель может повредить им в будущем.

Все думали, что он ищет теперь удобное место, чтобы расположить войска, и решает, как их применить, но только он один знал, что именно он ищет. Три или четыре раза за утро и каждый полдень Светоний уезжал от своих легионов, движущихся на север, чтобы достичь римской крепости Мандуессенд, известной среди бриттов как Мансеттер. Он внезапно пришпоривал коня и без всяких объяснений скакал прочь, в холмы, откуда обозревал окрестности. Затем, погруженный в свои мысли, возвращался, чтобы двигаться вместе со своими воинами. Его армия стала еще больше за счет измотанных горожан Лондиния и Веруламия.

Когда Светоний вернулся из своей пятой или шестой поездки, Фабий подъехал к голове колонны и занял место рядом с ним. Но не успел он сказать и слова, как командующий произнес:

— Это решение я должен принять сам, только я один. Судьба нашей армии в Британии и даже самого Рима зависит от меня. Если я ошибусь, Фабий, и если и мы проиграем, мы потеряем Британию; и это подвигнет многие народы думать: «Если женщина из варварского племени смогла одолеть лучшие римские легионы, то и мы — тоже сможем». Если это случится — империи конец.

Фабий понимал, почему командующий говорит об этом, и потому промолчал.

— Мы сталкиваемся с восстаниями и потерями в Германии, Иудее, Сирии и теперь в Африке, — продолжил Светоний. — Если так будет и дальше, Риму станет еще труднее. Все недовольные восстанут и ударят нам в сердце. Наш Сенат прогнил до последней степени, император явно идет по пути незабвенных Калигулы и Клавдия — все они неспособны управлять. Так что дело за нами, возглавляющими армию, и мы должны защитить наш\ империю — вот почему я так долго решаю, где лучше встретить Боадицею. Когда Авл Плавтий и Тит Веспасиан пришли в Британию и успешно приводили к покорности здешние племена, это потрясло весь мир. Все уверились, что Рим непобедим, что он — величайшая сила в истории, и потому все должны жить в мире под римской властью. Так было прежде, Фабий. Но в последние двадцать лет многое изменилось. На всех наших границах — только недовольство и недоверие. И могу сказать тебе как другу и помощнику, что многим, очень многим мы обязаны этим фиглярам и негодяям, которых почитали как трех последних императоров. Все это делает будущее сражение необычайно важным, Фабий. Вот почему мы должны обойтись с Боадицеей самым жестким и непреклонным образом. Мир опять должен содрогнуться при

виде могущества Рима. Если мы ослабеем, отступим, проиграем, то весь мир вспыхнет восстанием, и это восстание будет погребальным костром для нашего народа и нашей империи.

Лицо Фабия выражало сомнение. Светоний посмотрел на молодого человека, улыбнулся и потрепал его по плечу:

— Но это — не твои заботы. Молодые люди сражаются в битвах, продуманных стариками. Я знаю, что ты и другие начальники — вы все бес покоитесь, что я столь долго ищу место для встре-чи с Боадицеей. Но пойми и меня: я должен быть уверен, что избранная местность даст нам максимум преимуществ. Эта женщина, похоже, подняла против нас половину Британии, и сторонники слетаются к ней, словно птицы. Важно, чтобы римская армия понесла как можно меньше потерь, но в то же время раздавила ее войско. Согласно нашим сведениям, у нее больше сотни тысяч мужчин и женщин, но, если хоть один из них уйдет после битвы живым, я буду расценивать это как наше поражение. Они должны быть уничтожены, а имя Боадицеи вычеркнуто из истории. Ни один из ее сторонников не должен сбежать. Эта битва, Фабий, будет подобна столкновению самих богов. Гора Олимп содрогнется от плача вдов и сирот, когда я покончу с королевой Боадицеей.

Фабий молча смотрел, как командующий опять выехал вперед и поскакал на запад.

— Когда я покончу с римской армией, — воскликнула она, — ее остатков еще хватит, чтобы наполнить мешок для зерна!

Громоподобный взрыв хохота был ей ответом, и даже те, кто находился далеко, отозвались одобрительными возгласами.

— Армия Светония пришла с запада, — продолжила Боудика, — где он убил тысячи друидов, матери и отцы, сыновья и дочери — все были убиты, чтобы удовлетворить жажду крови безумного императора Рима.

Снова раздались крики, на этот раз ярости и ненависти. Это уже не понравилось Боудике: несмотря на то что она стремилась вдохновить армию, ей нужно было держать ее под контролем и не позволить стать дикой толпой.

Она продолжила:

— Светоний собрал всю мощь и силы Рима на севере и западе от нас и надеется заманить нас в ловушку. Я знаю об этом. Но неважно, что это за ловушка, — сколь бы бесстрашными ни были римляне в битве, победим мы!

Возгласы одобрения не дали Боудике сказать самые важные слова. Ей пришлось ждать, пока море воинов успокоится и приготовится ее слушать. Многие из них пили с самого утра, и их дух был слишком возбужден. Что могла она поделать? Да, первый бой закончился успешно, но в нем участвовала лишь половина тех, кто шел за ней сейчас. Остальные были только при побоище в Лондинии и разрушении пустого Веруламия, так что только половина воинов имела опыт сражения с римлянами.

— Римляне ждут подкрепления от Второго легиона Августа, который стоит далеко на западе. Если мы теперь атакуем, они не успеют подойти. Это значит, что мы будем сражаться только против Четырнадцатого и Двадцатого легионов. Это бесстрашные воины, храбрые и сильные. И, что еще важнее, дисциплинированные. Помните, что один дисциплинированный солдат стоит десятерых из толпы. Но никогда еще не было у нас такой уверенности в победе, как в битве, что будет завтра или послезавтра. Почему? Мы — бритты, а они — нет!

Снова раздался рев одобрения.

— Потому что нас в десять раз больше, чем может собрать Светоний!

Снова одобрение. Они ловили каждое ее слово. Она видела в их глазах обожание и была счастлива. Оглянувшись по сторонам, она увидела своих дочерей: они стояли обнявшись и улыбались матери.

— Потому что мы живем на этой земле, а они здесь умрут! — воскликнула она.

Она подождала, пока ее армия прекратит свистеть и кричать. Теперь, на пике воодушевления, она могла направить их в битву и хотела, чтобы призыв к храбрости долго звучал в их ушах.