Королева Жанна. Книги 4-5
Шрифт:
— Простите, мадонна, — прошептал Кайзерини. — Я возьму другой…
Он снова принялся за работу. Омундсен сказал, катая желваки на скулах:
— Мы доберемся до маршала, Ваше Величество. Мы еще ударим на Толет. Мы так отомстим… — Голос его сорвался, и он только махнул сжатым кулаком.
— Это излишне, капитан… — вздохнула Жанна. — Месть — плохое чувство… Кровь зовет кровь, но кто-то должен остановиться…
— Я христианин, Ваше Величество. Но этого я не могу им простить… С-собаки, изменники…
— Бог с вами, капитан… Маэстро, у вас все готово?
— Да, мадонна. Вот ваше питье.
— Спасибо, маэстро. О, как много! Мне
— Нет, мадонна. — Кайзерини снова был лейб-медиком Ее Величества. — Я должен сделать вам втирание и массаж на ночь, чтобы вы спали спокойно. Синьор капитан, извольте отвернуться.
В солдатском одеянии Кайзерини выглядел молодцом хоть куда. Они снова рыдали у ее изголовья и поливали слезами ее руки. Жанна терпеливо ждала, когда они наконец уйдут. После массажа она сама перевернулась на спину и теперь прислушивалась к своему телу: у нее нигде ничего не болело. «Все-таки он волшебник, Андеа Кайзерини. Подлинный королевский врач. Завтра я встану и смогу идти… надо же будет, вероятно, подниматься по лестнице… Только бы дождя не было…
Слава Богу, они ушли. Вышли беспрепятственно, без всякого шума. Видно, и Ариоль Омундсен, этот старый верный солдат, был тоже мастером своего дела. Он, конечно, вывел бы так же и меня. Или вынес бы — вряд ли я смогла бы идти. Или смогла бы?.. Но незачем говорить об этом. Я не хотела этого, и не хочу, и ни о чем не сожалею. Я же сказала: не сожалею. Я хочу умереть».
Смерклось. В обычное время загремел замок, в келье появились бегинки со свечами. Жанна притворилась, что дремлет, а сама исподтишка наблюдала: не обнаружив Кайзерини, они переполошились, бросились его искать, хотя тут и искать-то было негде.
Когда они полезли под ее кровать, Жанна сказала тихо, серьезно:
— Сестры. Не ищите его. Он ушел сквозь стену.
Бегинки, раскрыв от испуга рты, усиленно крестились. Жанна добавила еще:
— Да помалкивайте об этом, не то умрете без покаяния.
Затем она совсем закрыла глаза, не обращая больше внимания на монашек.
«Что сказал давеча этот голубой герцог? В пять часов пополудни? Теперь нет еще десяти. Два… до полудня двенадцать… свыше двадцати часов! Господи, ох как долго еще ждать!»
Глава LXVII
НА ПОЛЯХ СЖАТЫЕ СНОПЫ
Motto:
Какие сны приснятся в смертном сне?Площадь у собора Омнад была черная. Просторный эшафот занимал ее почти всю. «Самолучшее черное сукно» съедало свет. Света было много — день был солнечный, яркий; но и черного цвета было много. Фрамовские мушкетеры, окружающие эшафот, казались его продолжением — потому что и они были в черном.
С западной стороны площади, под самой стекой, только и была небольшая белая полоса — там находился весь совет Лиги, обряженный в праздничные костюмы победителей. Они сидели верхом на лошадях. Устраивать трибуны, ложи, смотрельные помосты Принцепс категорически запретил: здесь был не театр.
Иностранные дипломаты получили хорошее место — на самой Дороге Мулов, против соборной двери. Они тоже наблюдали действо сверху. Для остальной публики места почти не оставалось; но ее никто и не звал сюда. Она пришла незваная: свободного клочка земли за оцеплением не было, можно ходить по
Куранты собора Омнад были остановлены в три часа. Изнутри на площадь глухо доносился реквием. Временем теперь владели певчие и органист. Как только смолкнут их голоса и голоса органа, жертву выведут на помост, и как только оборвется ее жизнь — время потечет снова.
И так стояла под горячим ленивым послеполуденным солнцем эта небольшая площадь, затянутая черным сукном, окруженная тройным кольцом алебард, копий и мушкетов, пожираемая сотнями взглядов, с остановленным временем.
Но время шло, время уходило. Его течение ощущалось во всем: и в том, что невидимые певчие выговаривали латинские слова, и в том, что возникали и обрывались и вновь возникали и обрывались фразы органа, и в том, что женщина в смертном балахоне, стоявшая коленями на черных подушках, вздыхала порывисто и громко — во всем этом тоже ощущалось течение времени.
Requiem aeternam dona eis, Domine [105] .
«Скоро я перестану быть. Теперь уже скоро. Я еще увижу небо, а потом…
Что же будет потом?
Неужели я не увижу Эльвиры?
Боже, дай мне увидеть Эльвиру. Боже, я верю. Дай мне покой. Дай им всем покой.
Это отпевают меня, и Эльвиру, и всех. Дай им покой, Господи. Dona eis, Domine. Я называю тебе их имена: Эльвира де Коссе, Алеандро де Бразе маркиз Плеазант, Анхела де Кастро, Агнеса Гроненальдо принцесса Каршандара, Каролина Альтисора графиня Менгрэ, граф ди Лафен… я не знаю его имени, Господи, но возьми же и его… Арнор ди Хиглом, дворянин из Каршандара, Франк Делагарди, дворянин из Марвы, шевалье ди Сивлас, дворянин из Отена, Атабас и Веррене, студенты из лии. Вот их имена, Господи. Дай им мир, Господи, помилуй их.
105
Вечный покой даруй им, Господи (лат.).
Были еще и другие, Господи, но я не знаю их. Зато Ты знаешь их, Господи. Я не знаю, кто такой дон Мануэль Эччеверриа, но я прошу Тебя, Господи, помилуй и его. Дай мир всем, кто был со мной и погиб за меня».
Так она шептала. Шепота ее никто не слышал, потому что она была одна в этом огромном здании, обвитом черными траурными пеленами.
«Господи, я верю. Чемий лжет Тебе, Господи. Я сказала ему, что я атеистка, потому что я не верю в его Бога. Я хочу говорить с Тобой сама, я — королева.
Господи, помилуй их, помилуй меня. Ты велел прощать, и я прощаю Фраму, прощаю Чемию, прощаю Лианкару, но только помилуй нас. Дай нам мир, Господи.
Господи, укрепи меня. Мне страшно. Господи, дай мне силы умереть!..
Ах, какой был тогда славный ветер, когда мы с ним ехали шагом и его колено касалось моего колена… ветер трепал мои волосы, и они щекотали его лицо… ветер трепал кусты диких роз, и лепестки их летели на нас… ветер обдавал нас волнами аромата этих лепестков и приносил откуда-то издалека запах свежего сена… и впереди темнел хвойный лес… Господи, неужели эти мысли греховны?.. Да, греховны, да, Господи, греховны, я больше не буду, они тянут назад, а назад пути у меня нет. Он умер, я хочу к нему, я буду думать о вечном, Господи, укрепи меня…