Королевская кровь-12. Часть 2

Котова Ирина Владимировна

— Но сопротивляются слабо и войск немного, значит, сил у них почти нет, — проговорил Тмир-ван. Подошел к пленнику, заглянул ему в глаза. — Как называется город, где много твоих сородичей, колдун? Город, оплетенный слюдяным растением? — В глазах пленника проскользнуло вполне искреннее недоумение, а Тмир-ван тряхнул головой: так снова он показался похож на сына. — Белый город, который стоит на берегу большой реки, в котором два дворца?

Пленник с усилием разлепил высохшие губы. Белое лицо его казалось почти синеватым.

— Тафия, — прошептал он. — Город-на-реке.

Тмир-ван

вновь повернулся к связному.

— Передавай моим командирам: пусть выходит наземная армия, пусть захватывает высоты в городе. Пусть раньяры убивают крылатых колдунов, но не лезут на них в одиночку, только стаями по несколько десятков. Пусть пресекают уход жителей — среди них могут оказаться те, кто будут знать, что делать с лозой, могут оказаться правители этого города, да и рабы нашим господам всегда были полезны. Всех знатных пленников собирать в одном месте, чтобы я мог провести допрос. Я скоро выйду к вам со своим отрядом.

* * *

11.30–12.00 по времени Тафии, 6.30–7.00 Рудлог

Света слышала и взрывы, и рев драконов, и визг стрекоз — но все это плыло в мареве боли и не имело значения. Она напрягалась, выталкивая из себя новую жизнь, рыча сквозь зубы, и рычание переходило в крик — а потом она снова набирала воздуха и снова толкала, сжимая поручни родильного кресла с такой силой, что уже должна была сломать их.

Ей казалось, что она вечно выталкивает из себя ребенка — и, подчиненная природе, она действовала как миллиарды женщин до нее, следуя голому инстинкту. Только дышать, толкать, скользя вспотевшими руками по поручням, упираясь ногами в подставки, кричать от боли и глотать слезы, и снова толкать. Пот заливал глаза, и вся она была мокрая, болезненно напряженная, сжимающая зубы так, что они должны были раскрошиться. И на очередной потуге она запрокинула голову и закричала-зарыдала в потолок, тому, кто должен был быть здесь, кто должен был принять сына на руки:

— Че-е-е-е-е-е-ет!!! Че-е-е-е-е-е-е-е-е-ет!

На последнем выдохе от ее тела, истекающего кровью и болью, внизу что-то отделилось, и вдруг стало не больно и легко-легко, так легко, что ей показалось, что она сейчас умрет. Она отчетливо слышала свое тяжелое, свистящее дыхание — когда врач поднял на руки красного, совсем маленького ребенка, соединенного с ней пуповиной.

— Дайте, — прошептала Светлана, — дайте его мне!

— Сейчас, милая, — пообещала остающаяся рядом акушерка, — сейчас, осмотрят и дадут.

К ней не оборачивались — врач что-то неразборчивое бросил вбок, укладывая ребенка на подвезенный почти вплотную кювез, подбежал виталист Лери, стал колдовать рядом. Мать гладила Свету по волосам, но Света смотрела только вперед, на близкие спины мужчин.

— Почему он не кричит? — прошептала она, приподнимаясь. — Почему его не слышно? — крикнула она, но получился какой-то сип. — Дайте, дайте мне его!

Над ребенком склонились уже трое врачей и виталист, слышались звуки, словно что-то куда-то закачивали, шлепки, теребление. Света зарыдала.

— Дайте его мне, — просила она, — пожалуйста,

дайте, дайте! Мама, что же там происходит, что?

— Доченька, врачи знают, что делать, — проговорила мама так тревожно, что Свете стало еще хуже.

— Он не дышит, да? — засипела Света. — Не дышит? — Она хваталась за рукав матери, привставала, ложилась.

— Нужно, чтобы расправились легкие, — тихо и напряженно сказала акушерка, — ну что же ты, милая, все будет хорошо, не надо нервничать.

Живот вдруг снова скрутило схваткой, затем из нее снова что-то выскользнуло, акушерка подхватила — родилась плацента, которую положили у ее бедер, чтобы отпульсировала.

К Свете, впадающей в истерику, подлетел равновесник — и она вновь приподнялась на руках.

— Не надо меня утешать, — прошептала она, — помоги ему, помоги! Я знаю, что ты можешь! Помоги!

Равновесник заметался — и нырнул между врачей к ребенку. И тут же раздался детский тонкий мяукающий плач.

Врачи, расступившись, смотрели на ребенка, все еще соединенного пуповиной и лежащего в кювезе, плачущего, сучащего ручками и ножками. Виталист Лери протянул руки, просканировав новорожденного, и с облегчением отступил.

— Все, расправились.

— Невероятно, — пробормотал один из врачей.

— Да, это как стихийный инкубатор, — согласился Лери с благоговением. — Там даже температура и влажность такие, какие нужно, чтобы ребенок дозрел.

Света не понимала, о чем они говорят — но в груди разливалось облегчение. Жив. Спасибо, богиня!

Ребенка, подняв на руки, одев в крошечный чепчик и носочки, накрыв теплой пеленкой, положили на грудь Светлане, и она накрыла его ладонью — он был размером в две ее ладони. У младенца была золотистая кожа и светящиеся фиолетовым глаза, и она наконец-то поняла, о чем говорили врачи — сын был окутан золотистым коконом как второй маткой, и когда она опускала в него ладони, становилось понятно, насколько он теплый.

— Спасибо, — пробормотала она равновеснику. — Ты ведь отпустишь его, когда он дорастет до нормы?

Золотистая дымка лизнула ее руки — не беспокойся, мол, не обижу я твоего ребенка, хозяйка. Малыш, теплый и мягкий, как котенок, нежный и беззащитный, закряхтел, прижимаясь к матери, снова замяукал. Света глядела на него, смаргивая слезы — он казался ей самым прекрасным, самым совершенным существом в мире — несмотря на просвечивающие везде, включая голову, вены, тонкую кожу, красное сморщенное лицо и тельце, покрытое белесой слизью.

— К груди, — подсказала мама.

Акушерка помогла приложить ребенка к груди — хотя Света не понимала, как этим маленьким ротиком можно захватить грудь. Но он после нескольких попыток втянул в себя сосок. Света поморщилась, не переставая улыбаться и плакать. Погладила сына по маленькой головке. Ох Четери, Четери. Как же я справилась без тебя?

— Как назовешь? — так же спросила мама тихо.

Света смотрела на ребенка. Сглотнула надорванным горлом.

— Марк, — сказала она. — Четери точно бы выбрал это имя. И, — она сморгнула слезы, — пожалуйста, перережьте пуповину его ножом.