Королевская кровь

Трускиновская Далия Мейеровна

— В полночь расщепи ее, смажь бараньим салом сожги на огне свечи, пепел разведи в вине и полей деревья в замковом саду, — поучал маг.

— А вино любое? — спросил паж.

— Чем старше, тем лучше.

Тоскливым взором проводил Озарук свою заветную дудку, сложил костлявые пальцы зловредным знаком, подул, побурчал — и начал всасываться в корявую щель каменного пола.

Но магу было не до него. Изловчившись, он простер руку над головой Тиберии и разжал ладонь.

В который раз за эту бурную ночку паж онемел.

Представьте себе, господа мои, что волосы ведьмы зазолотились и налились медным блеском. Но это еще что! Они

вдруг стали расти, расти, и не прошло минуты — доросли до плеч.

— А это еще что такое?! — возмутилась Тиберия.

— А это — на память! — усмехнулся маг. — Чтобы болото не забывала! Вырастать будут на локоть в сутки. Успевай только подстригать!

Да-а… Хороша она была в этом огненном облаке…

Покажите-ка свою находку. Ну точно, она. Если невероятной красоты женщина скачет рано утром на черном косматом звере, останавливает его на обрыве, хохочет, отхватывает кинжалом два локтя волос и пускает их летать над рекой, — то это Тиберия. Ни у кого на свете больше нет таких огненных волос.

Так что давайте их отпустим с башни по ветру. Может, зацепятся за гребень шлема какого-нибудь молодого рыцаря, чтобы он отправился на поиски Тиберии со всеми соответствующими опасностями, приключениями и объяснениями. Нам-то вроде это и не по годам, а?

Я только один волосок себе оставлю. Намотаю на палец и спрячу это колечко подальше, чтобы жена не нашла. Моя-то, как и ваши, полагаю, не Бог весть какой ангел, а тут еще такой повод! Сразу всех своих благородных предков вспомнит и приданое по пальцам перечислит! Ну, и моим предкам достанется…

Как звали пажа? Хм… как пажа звали… Какое это, господа мои, теперь имеет значение? Паж сделал глупость, паж слишком поздно понял, чего ему в этой жизни надо, а чего не надо, и теперь его имя уже никакого значения не имеет. Так-то.

КОРОЛЕВСКАЯ КРОВЬ

Гляди, гляди, как шпарит! Совсем ума лишился — без седла, без стремян, да по капустным грядкам! Ишь! Хорошо плетень одолел. Молодец парень.

Сюда, сюда! Нет, вы только посмотрите — босиком, а при шпаге… И очень мне хочется знать, где он такого видного коня увел. Эй, придержи коня, парень! Мы тут все свои, нас копытами топтать незачем. Ну, показывай, что там вышито у тебя на перевязи, что там золотом отливает… Да говорят же тебе, свои мы!

Ну, что же, понимаю. Трудно так сразу поверить. И ты вот даже повод через конскую шею не перекинул, рукой за холку держишься, чуть что — на коня, и поминай как звали!.. Я сам бы тоже, может, не поверил и послал к лешему, кабы не видел своими глазами, как эта заварушка начиналась.

Ага, увидел… Ну, смотри, смотри!.. Вот это она и есть — орифламма! Гляди, как по ветру плывет… Ты ведь для того и прискакал сюда — встать под святую орифламму. Стало быть, одним бойцом у нас больше.

Близнецы, возьмите у него коня. Дениза, кинь на стол еще одну миску! А сапоги… Как же быть с сапогами? Никто не знает, где раздобыть этому красавцу сапоги?

Граф оф Дундаг, запишите, пожалуйста: пункт четвертый — создать обоз. Как положено — с телегами, ложками-плошками… одеялами… и с сапогами! А то что это за отряд? Вот уж по части сапог у нас будет полное равноправие… да чего вы хохочете, черти?.. Не хотите сапожного равноправия?

Ты ешь, парень, ешь. А положишь ложку — тогда и скажешь, кто таков. Что свой — я и так вижу. Пока лошадей выводят и седлают, пока гнедого перековывают, пока перекидные

сумки собирают, и я пожалуй, кое-что успею тебе рассказать. И вот еще ребятишки послушают. Да свои они! Погляди, что у того, длинного, на эфесе ножа выбито. Узнал? Можешь мою историю пивом запить — вон там, под навесом, бочонок на табурете. Пока я рассказывать буду — может, еще кто подоспеет. Думаешь, ты один этот зов услышал?

Пока у нас есть немножко времени на такие разговоры. Так что начинаю.

Вообразите вы себе для начала вечер, обычнейший вечер, и северные городские ворота Кульдига, и как к ним два всадника подъезжают. Один постарше, и конь под ним тоже постарше. Слуга, значит. Другой помоложе, при шпаге, с соколиными перьями на треуголке, а по плащу золотой кант. И хитро этак говорит тот, что постарше:

— Ну, вот и прибыли, господин граф. С благополучным вас прибытием!

— Очень даже удивительно, — отвечает насмешник граф. — Нам, помнишь, как выезжали, чего только не наобещали! И оборотней, и вурдалаков, и обманное озеро. А, смотри ты, приехали и живы!

Подталкивает граф коня легонько и въезжает прямо в ворота. Стражники смотрят косо, но время еще не позднее, опять же — на злоумышленников эта парочка не похожа. И граф тоже покосился — на пустое место над воротами, между двух амбразур, где положено быть гербу. Старый уже давно сбили, а новый, видно, все не соберутся прилепить.

— Где ночевать будем? — безнадежно спрашивает слуга.

— Как и собирались, у господина думского лекаря, — сурово отрубает юный граф. Дело в том, что слуге-то хочется в таверну, там попроще и повеселее. Может, даже и повкуснее. А молодому графу хочется наоборот сидеть и о всяких заумных вещах с лекарем толковать. Об эликсирах, металлах, солях, амулетах, и чтобы всяких слов непонятных побольше. Для этого он сюда и приехал.

Ну, господское слово — закон. Тем более — в дальних северных графствах. Вот и проехали оба путешественника мимо таверны.

Надо отдать должное Равноправной Думе — содержала она своего лекаря неплохо. Дом в два этажа на главной площади столичного города Кульдига, за домом садик, лошади, когда понадобятся, из думской конюшни, да и своя одна есть. Ну, и лекарь с виду — прямо вельможа, большой, осанистый, борода надвое расчесана, домашняя мантия бархатная, туфли домашние бархатные со стальными пряжками, золотая цепь на шее, на цепи золотая же загогулина с потаенным смыслом — фу-ты, ну-ты! К такому лекарю подойти — от страха заболеешь, а не то что про свои хворобы лепетать. Нос внушительный, в том смысле, что почтение внушает, взгляд прямо орлиный, чуть чего — мохнатые брови лекарь сдвигает, и хочется от его взгляда под лавку спрятаться.

Спускается эта бархатная крепостная башня из верхних покоев в здоровенную прихожую гостям навстречу и, разведя руками, начинает по-латыни что-то длинное говорить. Графу-то что, он понимает и сам с удовольствием ответить может, а слуге скучно. Вот он и поглядывает по сторонам.

И видит слуга, что за лекарской спиной по лестнице, лепясь к перилам, кто-то тихонечко спускается на полусогнутых ножках. И старается как можно меньше скрипу произвести. Лестница-то витая, его сперва видно было, потом — нет. Пока лекарь бархатными широченными рукавами приветствие изображал и речь свою выкрутасами украшал, этот человечек — шмыг, и вдоль стенки, вдоль стенки! На нем пегий какой-то плащ с капюшоном. А капюшон чуть ли не до седой бороденки спущен.