Королевская пешка
Шрифт:
Он услышал, как охнул Питер, когда мучительный вопль о помощи прозвучал совсем близко. Рукой в железной перчатке он удержал юношу, схватив его за плечо.
Хотя времени прошло сравнительно немного, им всем казалось, что они уже несколько часов ожидают дальнейших приказаний короля; и вдруг снизу к ним донесся крик, от которого мороз пробежал по коже:
— Норфолк сражен! Добрый герцог убит! Мартин увидел, как король взволнованно повернулся к окружавшим его соратникам, но слов не расслышал.
Мимо него пробежал королевский герольд, направляясь к лошадям, а к Мартину подошел Кейтсби, неуклюже
— Король приказал Нортумберленду привести подкрепление.
Мартин коротко кивнул головой. Разве перекричишь шум сражения, к тому же на нем был шлем. Он увидел, как пронесли назад, к лошадям, тело сраженного герцога. Норфолк был верный и испытанный сподвижник, добрый друг Ричарда, и его гибель стала жестоким ударом для короля.
Мартин не удивился, когда герольд вернулся из расположения Нортумберленда один. Он чувствовал, что этот человек, которого он давно подозревал в мелкой зависти к Ричарду, еще с того времени, когда они совместно правили на севере, придумал сейчас какое-то оправдание, чтобы немного придержать свое войско.
Между тем яростная битва не утихала, и тяжелые запахи пороха и свежепролитой крови поднимались к военачальникам, угрюмо наблюдавшим за ходом боя с холма.
На командный пост прискакал на взмыленной лошади другой герольд и спешился. Мартин всматривался пристально. Этот человек еще раньше был послан к лорду Томасу Стэнли с приказом привести подкрепление королю; по тому, как Ричард набычил голову, и вскинул плечи, Мартин догадался, что лорд Томас отказался повиноваться.
Рэтклифф повернулся и проревел:
— Лорд Рокситер, король желает говорить с вами!
Мартин подошел. Ричард поднял забрало, и Мартин по лихорадочным пятнам на обычно бледных щеках короля и по его плотно сжатым губам понял, что тот вне себя от гнева.
— Мартин, ты был прав. Лорд Стэнли отказывается присоединиться к нам. Я грозился казнить моего заложника, его сына лорда Стрэйнджа. Пошли какого-нибудь оруженосца, пусть проследит, чтобы это было исполнено немедля.
— Слушаюсь, ваше величество.
Но не успел Мартин отойти, как Ричард снова окликнул его:
— Нет, Мартин, погоди. Давай пока подождем. Какой смысл вымещать мою ярость на Стрэйндже? Он не повинен в вероломстве отца своего!
Мартин был рад, что настроение короля изменилось. У него не лежала душа казнить, кого бы то ни было, когда эта ужасная мясорубка внизу уже собрала богатую жатву убитыми и ранеными. Он знал — и был уверен, что король тоже это понимает: битва проиграна. Нортумберленд и оба брата Стэнли, как, оказалось, лелеяли измену, и, хотя войско короля численностью превосходило мятежников, когда они подошли к Редмуру, теперь, когда Генрих и Стэнли объединили силы — а уж тем более, если и Нортумберленд примет участие в битве на стороне восставших, — победа будет за Генрихом.
Кейтсби настойчиво, бубнил о том, что король должен покинуть поле боя и вновь сразиться с Генрихом на следующий день. Рассудок говорил Мартину, что совет этот правильный и его следовало принять, но он знал и то, что никто не может убедить Ричарда в его разумности, и потому лишь утомленно вздохнул.
Он видел, что оруженосцы уже бросились к боевым коням, чтобы привести их; король же обратился к
— Джентльмены, похоже, измена сбила нас с толку. Существует один путь покончить со всем этим, и только один. Разведчик доложил мне, что Генрих наконец-то присоединился к своим войскам. Я намерен прорваться через боевые порядки противника и сразиться с ним. Я никому не приказываю сопровождать меня. Пусть со мною пойдут только те, кто знает, что делает это, защищая королевство и честь своего короля.
Мартин резко сказал Питеру, когда тот подвел к нему его боевого коня:
— Я еду с королем. Ступай назад, к источнику, туда, где лошади.
— Но, милорд…
— Не возражай, Питер. Ты должен подумать о госпоже. Позаботься о том, чтобы графине рассказали все, как бы ни обернулись теперь дела, и… скажи ей, парень, что моя любовь к ней будет жить вечно.
Питер, глядя испуганными, широко открытыми глазами, придержал коня, пока Мартин садился на него, и сразу отскочил от бивших о землю копыт. Великолепно обученное животное чуяло кровь и рвалось в бой не меньше, чем его хозяин.
В сердце Мартина не было страха, была лишь спокойная примиренность. Еще оставался шанс. Ричард был доблестный воин, способный повернуть удачу к себе лицом, но Мартин знал: многие из них падут, исполняя воинский долг. Королевские рыцари окружили своего сюзерена. Кони медленно спускались с вершины холма; когда же крутизна осталась позади, и склон стал пологим, они мгновенно перешли в галоп.
Мартину видно было знамя с белым вепрем, развевавшееся над головой короля, и он галопом поскакал вслед. Они оказались в самой гуще конницы Генриха.
Впереди маячила гигантская фигура на коне — то был сэр Уильям Брендон, знаменосец Генриха. Неистовый, словно викинг, предок его, Ричард рассек его надвое своим боевым топориком, и великан рухнул, увлекая с собою наземь знамя с красным драконом, которое тут же было затоптано в схватке.
Мартин пробивался вперед, не обращая внимания на крики вокруг, твердо решив быть рядом с королем; теперь и его, как и всех вокруг, охватил боевой азарт. Он яростно взмахивал своим широким мечом, разя направо и налево, не обращая внимания на лязг оружия о доспехи, почти ничего не видя из-за забрала и комьев земли и дерна, летевших из-под копыт боевых коней.
Ужасный удар свалил короля с коня, но и спешенный он продолжал геройски сражаться. Вокруг закричали, требуя, чтобы кто-нибудь привел королю свежую лошадь; Мартин делал отчаянные усилия, чтобы пробиться к Ричарду.
Он увидел вдруг отблески солнца на красных куртках и во весь голос крикнул, предупреждая, что к ним устремляются люди сэра Уильяма Стэнли, присоединившиеся к войску Генриха. Король был окружен, но все еще упорно сражался.
В этот миг Мартин почувствовал мощный удар по шлему, отчего рука его, вскинутая для удара, сразу упала, не коснувшись противника. Несколько мгновений он еще продолжал сидеть в седле прямо, ничего не соображая. Его последней мыслью перед тем, как красный туман замутил зрение, и затем все окончательно поглотила тьма, была мысль о Крессиде — он увидел, как она, высунувшись из окна в Ноттингеме, нюхает вьющуюся белую розу, — и затем, покачнувшись в седле, он упал прямо под копыта вражеских лошадей.