Королевская собственность
Шрифт:
— Да, но он может умереть!
— Да, конечно: он, бедняжка, так болен!
— Но он может и выздороветь!
— И это, конечно, возможно: он так молод!
— Ну, а теперь скажи мне, Нора, любишь ты своего господина? Любишь ли свою молодую госпожу?
— Как вы можете меня спрашивать о таких вещах! Скажите, что я должна сделать, чтобы доказать вам это, и я готова душу свою положить за вас!
— Ну, так этот офицер должен умереть!
— Должен умереть! — повторила старуха, уловив мысль своего господина. — А
— Простит! Я заплачу за 10 000 обедень за твою душу!
— Но что же я должна сделать?
— Что? Придумай сама: ты по ночам все равно не спишь!
— Не сплю, крысы мешают!
— Крысы! Купи для них мышьяку. — Понимаешь? Это прекрасное средство против всякого рода крыс. Слышишь, достань мышьяку и, когда начнет светать, принеси его мне сюда!
Старуха ничего не сказала и поплелась прочь из комнаты. Оставшись один, Рейнскорт опять стал раздумывать: минутами он готов был предоставить все судьбе, но затем, при мысли о предстоящих ему невзгодах, что-то возмущалось в нем против неповинного юноши, и он снова решал спихнуть его с своей дороги.
Ни М'Эльвина, ни викарий, уходя от Рейнскорта, не воображали, какие ужасные последствия будет иметь то незначительное обстоятельство, что они не открыли взбешенному и раздраженному Рейнскорту о предстоящем браке молодых людей, который должен был уладить все дело.
Проснувшись на рассвете, Рейнскорт стал ожидать старую няньку. Та недолго заставила себя ждать, и Рейнскорт, расспросив у нее, когда дают больному лекарство, потребовал, чтобы старуха принесла ему это лекарство, и сам всыпал в него большую дозу мышьяка.
— Теперь поди и отпусти сиделку, а сама займи ее место, а когда будет время давать ему лекарство, дай ему это! — приказал Рейнскорт.
Старуха хотела было возражать, но господин прервал ее на полуслове.
— Прочь сейчас и делай, что я приказываю! А когда сделаешь, сейчас вернись и скажи мне!
Нора вышла, и Рейнскорт в сильном волнении стал, ожидать ее возвращения, но время шло, а старуха не приходила. Тогда он подкрался к комнате больного и приотворив дверь, заглянул в нее. Старуха сидела на полу, подобрав колени и опустив на них голову. Рейнскорт вызвал ее в смежную комнату и спросил, дала ли они лекарство: на ее отрицательный ответ он показал ей пистолет, проговорив:
— Видишь этот пистолет? Он заряжен! Если ты немедленно не исполнишь моего приказания, то будешь виновницей смерти твоего господина. Поклянись мне сейчас спасением твоей души, что ты исполнишь то, что я тебе сказал!
Дрожащая и обезумевшая от ужаса и отчаяния старуха поклялась и, вернувшись к больному, разбудила его, подав отравленное питье.
— Ой! Что это? Как это жжет мне горло! — воскликнул Сеймур.
— Это другое лекарство! — сказала старуха и поспешила дать ему воды запить этот вкус.
— Благодарю, няня! — прошептал Сеймур и снова упал на подушки.
ГЛАВА XLVIII
Спустя
— Боже мой, Нора, неужели ему хуже?
— Я не знаю, пусть доктор скажет! — отвечала нянька глухим изменившимся голосом.
— Ах, Боже мой! Боже милостивый! — воскликнула молодая девушка. — Что станет со мной, если он, если мой дорогой Сеймур…
— Ваш дорогой Сеймур?! — воскликнула старуха, выпучив глаза и схватив девушку за руку.
— Да, няня, я не сказала вам, что люблю его больше всего в жизни, и он любит меня! Мы дали друг другу слово… но если он умрет, что станет со мной! — И девушка громко зарыдала.
— И это правда! Горе мне! И он должен был стать вашим супругом! Боже, горе мне!
— Няня! Няня, что это значит? Почему ты говоришь так?
— Я хотела твоего счастья, красавица, я не пожалела для вас своей души… и я убила его, о горе! Горе мне! — и несчастная старуха в отчаянии ломала руки. — Я сделала это ради тебя. Господин сказал мне, что я должна это сделать, приказал мне, и… я дала ему мышьяку! Ох, горе, горе! Теперь он умер!
Обезумев от отчаяния при этом ужасном известии, Эмилия схватилась за голову и выбежала из комнаты.
В это самое время викарий и М'Эльвина прибыли в замок и послали свои карточки
г-ну Рейнскорту, который теперь, когда факт убийства был совершен, почти совершенно успокоился. Он счел нужным принять своих посетителей и тотчас же вышел к ним.
М'Эльвина в нескольких словах объяснил ему, что молодые люди давно любили друг друга, и что вчера они дали слово друг другу, а потому переход состояния в руки молодого Сеймура не будет иметь для г-на Рейнскорта особенно ужасных последствий и может совершиться без судебного вмешательства.
— Ввиду столь благополучного исхода дела, — добавил М'Эльвина, — мы позволим себе от души поздравить вас!
Но с Рейнскортом происходило в это время что-то удивительное: вместо радости, в чертах его отразился мучительный ужас и отчаяние: вместо того, чтобы пожать протянутые с поздравлением к нему руки, он судорожно сжимал свои пальцы.
Викарий и М'Эльвина недоумевали. Вдруг распахнулась дверь, и Эмилия, обезумевшая от горя, ворвалась в комнату с громким криком:
— Они убили его! Они отравили его! Отец, отец, как ты мог это сделать! — и с этими словами она лишилась чувств.