Королевский десерт
Шрифт:
Не было многодневного пикетирования морштаба с такими же, как он, горемыками, патрульного выкручивания рук и ночевок на «губе». Совместного согревания спиртом, тягостных семейных бесед, больше похожих на скандалы. Его обещаний все наладить, устроиться как-нибудь, на худой конец в дальнобойщики, у него и права есть. Надо потерпеть, побороться… И финальной жениной фразы: «Да пропади она пропадом, твоя борьба вместе с тобой!»
С тех пор они – где-то там, в станице на Ставрополье. Живут, как могут, без него. Не пишут, не звонят – куда ему звонить-то? И писать… Он тоже не пишет, не звонит. Знает куда, но – зачем? Да и стыдно.
Метеорит? Межпланетный снаряд? Там, на Марсе, зелененькие с рожками наконец разглядели – не все
Ага, метеорит. Не похоже – Коля, оглядевшись, заметил нечто, явно несвойственное пришельцу из космоса. Оно скорее ассоциировалось с успевшим надоесть монотонным жужжанием, доносившимся от искорки, мелькавшей сквозь начавшую редеть листву. Высоко забрался, не разглядеть. Парашют? Он самый. Желтый и какой-то скомканный. Ему, «гражданину без определенного места жительства», не первый год обретавшемуся в этой малопригодной для жилья местности, было прекрасно известно: все летающие штуки и все с ними связанное здесь принадлежат аэроклубу под морским названием «Альбатрос». Значит, скоро явятся законные хозяева и уволокут свое имущество. Стало быть, времени нет. Точнее, есть, но немного. Надо действовать быстро.
Какую бяку-закаляку скинули с гудящего где-то высоко аэроплана, нам дела нет. А вот изрядный лоскут прочной и долговечной материи – сгодится. Не тратя времени на лишние раздумья, Блесна двинулся к месту приземления небесного дара, на ходу извлекая из кармана всесезонной телогрейки неразлучный выкидной ножик-«лису» с истончившимся от многолетней точки лезвием.
У ножа своя история. Получив его в подарок к мичманским погонам, сдуру кромсал острейшим новеньким лезвием все подряд – от бумаги до проволоки, и вскоре затупил. А восстановить былую нержавеющую остроту удалось далеко не сразу. Учился долго, использовал разные камни-точила, пока не нашел один. С тех пор носил с собой, как и нож. Увидев как-то в полночь на кухне усердно чиркающего мужа, соскучившаяся по ласке Катя выдала казацкую мудрость: «Если слишком долго точишь шашку, получится спица. Не хочешь идти воевать – сиди и вяжи!»
Связать «лисой» при любом желании ничего бы не удалось. А разрезать – легче легкого. Парашют, видимо, цеплялся к большому черному блестящему мячу, видневшемуся в яме под вывороченным гнилым пнем. Самого дерева давно не было – пошло на дрова, остались пень и яма от корней. Мяч – совсем не мяч, а какой-нибудь зонд.
Кое-как скрутив лежавший блестящей грудой ярко-желтый шелк (а может, капрон), Блесна собрал в пук упругие, скользкие веревки-стропы, подтянул, сколько смог, и одним движением отрезал. И только после этого взглянул туда, где эти самые веревки начинались. В яме, почти доверху наполненной зеленой болотной грязью, лежал человек.
Поначалу принятый за мяч или зонд черный шар оказался пластиковым шлемом. Вот те раз! Наполовину вытащенный Колиным рывком из болотной жижи ранец, скрывавший крепления строп, опять ушел в грязь. При мысли о том, на чем сей «рюкзак» надет, Блесну замутило. Не хватало только выдать наружу все недавно выпитое с закусью в придачу!
О судьбе обеда заставил забыть приближающийся гул. Летят! Ищут потерю, молодцы-красавцы… Сказавши «А», от «Б» никуда не деться. Коля стремительно накрыл предательский желтый ком своим телом, как Матросов амбразуру. Остатком военной смекалки бывший мичман понимал: окажись сверху летящий медленно и низко вертолет, его примитивная хитрость ничего не даст. А легкий спортивный самолет для поисковых работ не предназначен: обзор не ахти, а скорость, напротив, весьма приличная.
Его, грязно-серого на грязно-зеленом, примут скорее за пень или валун, чем за бесстрашного героя. Белая с красным стрекоза стремительно пронеслась метрах в ста над болотцем, ямой, шлемом, Колей и умчалась в сторону моря. Уплыла и утка, уводя неразумных детишек
Удалился и Коля. Уже без особой спешки упаковал драгоценную находку потуже, крепко связал стропами и зашагал к шоссе, ведущему в Крепость. План дальнейших действий зрел по ходу и казался вполне осуществимым. Уже с обочины снова увидел низко пролетевший над заказником самолетик другой раскраски – бело-голубой. Летает кругами, жужжит. Ищете? Ищите. Кто ищет, тот найдет… если малость повезет.
октябрь 2015, Киев
Свое имя – вот чего он никак не ожидал услышать. Тем не менее именно оно побудило его сделать последний шаг в жизни. Знак! Вот он, наконец…
Петр Никитович никогда не торопился. Четко соблюдал одну из древнелатинских мудростей, коими обозначал правила ходьбы по жизненной стезе: «Festina lente». Торопись медленно. Не суетись. И старайся не давать никому возможности упрекнуть в опоздании.
Поэтому, хотя на службу в муниципальной конторе, ведавшей учетом и расходом электроэнергии (в прежние времена «Энергосбыт») полагалось прибывать к девяти утра, он обычно был на месте уже в восемь с минутами. Зато успевал не спеша попить чайку с прихваченным из дому бутербродом, поболтать с вахтершей Павловной, просмотреть новости в Сети.
И приходящую минуту в минуту начальницу встретить у дверей с какой-нибудь малозначащей бумагой в руках и озабоченным выражением на лице. Мелочь, а приятно…
Ей, заходящей в кабинет, всегда говорил одно и то же: «Ничего-ничего, это терпит…» Но буквально через пару минут, получая подпись, удостаивался поощрительного руководящего кивка. Подхалимаж? Отнюдь. Просто образцовое выполнение производственного долга.
На метро он садился всегда в одно и то же время, на одной и той же платформе, в полутора метрах от края ее крытой части. Поезд, вырывавшийся из-под земли со скоростью сорока километров час, на три четверти состава проносился мимо него, потом со скрипом тормозил, и он оказывался как раз напротив второй двери предпоследнего вагона. Пунктуальный пассажир входил, усаживался опять же на одно и то же сиденье, проезжал метро-мост, шесть станций… Рутина. Скучное ежедневное повторение не вызывало у него ничего, кроме тихого удовлетворения: все идет, как обычно. Как положено.
А когда-то, давным-давно, Петя поступал совсем не так, как полагалось семнадцатилетнему пареньку, но об этом главный инженер главного столичного энергопредприятия старался не вспоминать. Было, да прошло. Кто не дурил в молодости? Но он отбросил, убрал, забыл все прошлые неприятности. Значит, можно считать, этого и не было!.. И Бог, творец всего сущего, не может не заметить искреннего раскаяния. Который год три дня в неделю он проводит в Лавре по несколько часов, Успенский собор знает как родной дом, Всенощную выстаивает, посты блюдет, Писание выучил наизусть. Если прощен, будет ему знак.
В то утро он, как всегда, остановился на «своем» метре платформы. До поезда не более минуты, интервал в «пиковые» часы соблюдался строго. А когда из тоннеля уже потянуло ветерком и показался свет фар, с противоположной платформы, через пути, его вдруг окликнули. А может, не его? Нет, его, его! И позвавшая показалась смутно знакомой. Где-то он ее видел…
«Петя?… Петя!..» Он, как и любой человек на его месте, взглянул на нее. А взглянув, пытаясь узнать, вспомнить, сделал шаг вперед, за ограничительную линию. Машинист прибывающего состава дал предупредительный сигнал, сирена рявкнула оглушительно и грозно. Стоявшие рядом пассажиры смотрели кто на поезд, кто в сторону позвавшей женщины… И никто не увидел, как сзади в спину его толкнула чья-то рука. Толкнула сильно, безжалостно, заставив шагнуть еще. В пустоту.