Королевский дуб
Шрифт:
Его шутовская война привлекла внимание средств массовой информации, в то время как его искренние, трезвые предупреждения не смогли этого сделать. Дикий человек с Козьего ручья и его кампания против завода „Биг Сильвер", единственным участником которой был он сам, сделалась темой утренних и вечерних насмешек — по телевидению и радио всего штата и даже за его пределами. В Пэмбертоне возмутились: вместе с вниманием средств массовой информации проявилось вынужденное внимание официальных „глаз". Неизвестные люди в костюмах и галстуках, с аббревиатурами Департамента по энергии, Комитета по ядерной регламентации, управления экономического планирования, Совета гражданской обороны, Федерального бюро расследований на дверцах неброских седанов приезжали на завод и уезжали оттуда, будто через
Ходили слухи, что Департамент по энергии намерен осенью закрыть завод „Биг Сильвер". Болтовня о Томе превратилась в шумиху. Я находилась в таком подавленном состоянии, что не удивилась, когда услышала в середине июля, что отделение английской словесности по медицинским соображениям отправило Тома в отпуск на неопределенный срок. До меня доходили разговоры, что появляются предположения принудительно подвергнуть Тома психиатрическому лечению, что Чип Дэбни среди тех, кто предложил эту идею. Но я слышала также, что мрачный, с лицом пепельного цвета Клэй Дэбни объявил своему сыну, что лишит его наследства, если тот не заткнется. Постепенно разговоры о помещении Тома в лечебницу затихли. Во всяком случае, никто бы не смог упечь его в больницу, кроме его дяди Клэя или его матери. А я знала, что первый никогда этого не сделает, а вторая была слишком оскорблена и потрясена, чтобы попытаться посадить сына в сумасшедший дом. Но я не знала, что случится с Томом и с Пэмбертоном. И с Клэем Дэбни, который в значительной степени утратил расположение горожан из-за попыток не допустить заключения его племянника в тюрьму или психушку. Однажды я издалека видела Клэя, он шел в аптеку. Он выглядел, как человек, мучимый тяжелым, изнуряющим недугом.
„Том, как ты можешь думать, что все это стоит таких жертв?!" — подумала я.
Тиш печально рассказала мне, что Том сделался ужасной пародией на самого себя — оборванный, одержимый, посмешище всего города. Теперь он приезжал в Пэмбертон почти каждый день, прогуливался по улицам деловой части города по солнечной стороне тротуара, бормоча что-то под нос. Приезжал в город, которому устроил осаду. На данный момент, как сказала Тиш, все его союзники, кроме Клэя, отошли в тень. Мартин Лонгстрит вернулся к Фрейзеру и любимому чаю из трав, отступил в свою маленькую квартирку и в мрачные периоды молчания. Его работа в колледже находится под угрозой. Риз Кармоди тихо сполз к бутылке „Столичной". Мать и сестра Тома не желают с ним разговаривать. Скретч Первис, как слышала Тиш от его дочери, которая подавала канапе на чаепитии в спортивном клубе, редко покидал кровать в хижине в верховьях Козьего ручья.
— Ему что-нибудь нужно? — спросила Тиш дочь Скретча.
— Нет, мэм, ничего ему не нужно, кроме смерти. Он устал. Он сейчас готов отправиться дальше. Но кажется, будто он еще не позволяет себе уйти; говорит, осталось что-то, что надо сделать.
— Что?
— Не говорит он. Папа теперь много не говорит.
Я ощутила тупую, болезненную печаль. Скретч обычно много и чудесно говорил со мной, а еще больше — с Хилари. Я не думала, что смогу перенести то, как она воспримет, что старик так сильно болен. Но девочка не спрашивала о Скретче. Она никогда этого не делала.
Однажды вечером, когда мы с Хилари отправились за бакалеей в магазинчик, расположенный в небольшом торговом ряду недалеко от колледжа, мы увидели Тома. Я скорее почувствовала, нежели увидела, как застыла Хилари, практически ощутила собственной грудной клеткой, как остановилось ее дыхание. И медленно, в глубоком страхе, подняла глаза. Почему-то я знала, что Том недалеко.
Он
Он не произнес ни слова, его улыбка стала широкой, он вновь взглянул на Хилари и подмигнул. Затем поднял руну и сделал старый знак „о'кей" большим и указательным пальцами — беспечный кружок. А потом повернулся к кассе и побрел своей кошачьей походной, которую я ощущала буквально физически в своих ногах и бедрах. Я замерла посреди магазинчика, держа за руку Хилари, чувствуя звон в ушах и стук сердца. Я стояла так до тех пор, пока не услышала, как открылась и захлопнулась дверь. Тогда я уплатила за покупки, мы сели в машину и закрыли дверцы. Только после этого я смогла посмотреть на Хилари.
Лицо ее было белым и неподвижным, она слепо смотрела прямо перед собой, не поворачиваясь ко мне. Казалось, она была похожа на мумию ребенка: высохшая, бескровная и очень-очень старая. По своему ужасному духовному состоянию, возможно, она и была таковой. Внезапно во мне вспыхнули гнев на Тома, но он затих так же быстро, как и возник. Я просто была слишком усталой, чтобы испытывать подобные чувства.
— Том не выглядел так уж плохо, как ты находишь? — обратилась я к белому холодному профилю.
Хилари не поворачивалась.
— Он выглядел ужасно, — отстраненно проговорила она. — Как будто он болен. Возможно, скоро умрет.
— О Хил, конечно, нет… — начала я.
Девочка повернулась и посмотрела на меня. В ее неподвижном спокойном взгляде я впервые увидела что-то от Криса, что-то, что проглядывало в его глазах в самые плохие моменты.
— Я не собираюсь больше говорить об этом, — сказала она.
Мы молчали до тех пор, пока не достигли окраины Пэмбертона, только тогда Хилари заговорила:
— Ты забыла купить воду.
— Ничего… Ведь теперь нет необходимости пить бутылочную воду? Я имею в виду, что мистер Форд является лучшим из существующих экспертов, он сделал все анализы дважды и сказал, что вода абсолютно чистая. Ты ведь знаешь — я говорила тебе. И ты видела это по телевидению.
Хил вновь посмотрела на меня прямым твердым взглядом, и я почувствовала, что краснею. Я тоже видела ту мертвенно-серую истребляющую все живое воду. Я выхватила тогда дочь из воды, подняла ее и бежала вместе с ней с Козьего ручья и фактически от всего, что она любила в жизни. И держала девочку вдали от всего этого… А теперь я хочу, чтобы она не верила своим собственным чувствам и единственному человеку, который все еще продолжал утверждать то, что она видела собственными глазами и слышала собственными ушами, чтобы она поверила тем, чьи слова отрицают это. Я замолчала. Я считала, что девочка, по большому счету, вела себя очень благородно, не делая замечаний по поводу произошедшего ни раньше, ни теперь. Но ее лицо и особенно глаза говорили за нее. Я остановилась и купила воду.
По дороге домой мы заехали к Колтерам. Чарли играл в теннис, а Тиш приготовила кофе, нашла половину бисквитного торта, и мы уселись за ее кухонным столом. Хилари забрала свою порцию в кабинет. Я подождала, пока не услышала, что телевизор включен, и только тогда сказала:
— Слушай, когда ты на днях сказала, что все союзники Тома, кроме Клэя, покинули его, ты имела в виду себя и Чарли? Ему кто-то нужен, Тиш. Кто-то нужен просто… чтобы находиться рядом. Раньше я не думала об этом, но теперь считаю, что так должно быть. Это, возможно, имеет для Тома огромное значение. Это даже может помочь ему… прекратить все, что он вытворяет. Таким человеком я быть не могу. А вот ты — можешь. Во всяком случае, просто поговорить с ним…