Королевский тюльпан. Дилогия
Шрифт:
Она очень умна, как мне показалось. Мимолетное ощущение, укол интуиции, которой я привык доверять. А еще женщина красива, причем не той красотой, которой нарочито слепят чужие глаза. Опасное сочетание — ум и красота. Было бы интересно увидеть ее в чем-то другом, чем мешковина лепесточника.
Впрочем, для этого ее надо просто увидеть. Чем я и займусь.
ЭТЬЕН
Настроение было хуже некуда, как и положено
У блюстителя Добродетели есть привычка — перед тем как что-то обсуждать на Совете, поговорить с каждым из нас. Для этого он и пожаловал. Отказался от бокала вина — впрочем, я не был настойчив — и приступил к делу сразу:
— Мы в очень плохом положении, надеюсь, вы понимаете и без меня.
Я понимал. Я мог бы и сам продолжить его монолог. Доходы падают, средств на заграничные цветы зарабатываем мало, в сундуках свергнутого короля уже показалось дно. Плохо с пищей — дождей нет, горные реки, которые питают город и окрестные поля, иссыхают. Недовольство повсюду, и можно гадать, чего ждать в первую очередь: бунта голодных, бунта измученных жаждой, бунта задыхающихся.
Все это я знаю и мог бы сам сказать. Но интересно, к какому выводу придет мой гость.
— В Городе слишком много дармодышащих, — заявил собеседник. — Их число нужно сократить.
Я промолчал и тут, хотя мог бы заметить — аристократов сократили, в смысле уничтожили. Дышать легче не стало.
— Необходимо начать с лепесточников, — продолжил блюститель Добродетели. — К ним постоянно прибивается различный посторонний народец, каждый из них собирает почки по два-три часа в день, а остальное время они пьют и спят.
— Вам виднее, — ответил я, — но, если не будет лепесточников, кто же соберет почки?
— На пустошь можно приводить бригады приговоренных к колесу — разнообразная работа всегда полезна. Двое-трое надышанных стражей заставят два десятка оболтусов за день выполнить норму, которую лепесточники выполняют за неделю.
— А куда денутся лепесточники? — спросил я.
— Свобода требует тяжелых решений, — вздохнул собеседник. — Для самых сильных вы найдете место на мануфактурах, что же касается слабых, то смерть иногда избавление.
— В народе говорят: лепесточника убить — свое счастье погубить, — заметил я. — Эта мера не понравится многим. Не поискать ли нам иные пути? Например, узнать, за сколько лепесточники сдают товар и сколько денег остается скупщикам. Может быть, это…
— Кстати, насчет того, что говорят в народе, — перебил меня собеседник. — Мне сообщили из типографии «Листка свободы»: завтра должна выйти очень интересная статья. Кто-то считает, что из всех блюстителей-министров только вы справляетесь со своими обязанностями. Интересно, кто?
— Мне это тоже интересно, — ответил я с улыбкой, хотя с огромным трудом сдержал удивление. — Газета про меня и прежде писала много чего, я никогда не спорил.
Мы несколько секунд глядели друг другу в глаза.
— Этьен, — наконец
Я назвал эту мысль очень мудрой. После чего намекнул, что готов прощаться.
Уходя, блюститель Добродетели повернулся ко мне.
— Да, напомню насчет мальчишки-самозванца…
— Так его все еще не нашли? — усмехнулся я.
— Не нашли. Но тот, кто найдет его раньше меня, сообщит мне в тот же час, лучше в ту же минуту. Тому, кто захочет укрыть самозванца, замена будет найдена немедленно.
И ушел, больше не сказав ни слова.
АЛИНА
— Конечно, я понимаю. — Тюльпанчик завозился у меня на коленях и снова обнял обеими руками за шею, умудрившись зажать безропотно муркнувшего кота между нами. — Я сразу знал, что ты не такая, как все… Но про цветы… ты уверена? Точно уверена, что они вырастут и расцветут?
— На все сто! — Эх, хотелось бы на самом деле так чувствовать. А то ведь сомнениям в голове так просто не прикажешь: вон пошли! Они, сволочи, роятся, как дрозофилы над подкисшим помидором, и жужжат, жужжат в самую душу: а вдруг ничего не получится, а вдруг? — Даже больше!
С другой стороны — вот почему бы цветам не вырасти? Ведь вон они, торчат из почвы, острые, нежно-зеленые и совершенно настоящие. И луковки были здоровые, не склизкие, хорошего цвета… Короче говоря, я постановила: здесь будет город-сад. Даже и без города можно.
Нико сидел-сидел, пыхтел мне в шею и явно думал, какими бы вопросами меня засыпать. То ли про цветы, то ли про другой мир. А кот мурлыкал. И неожиданно, но очень удачно ребенок задремал. Я выдохнула и малодушно понадеялась — а вот если унести отсюда мелкого, вдруг получится убедить Нико, что ему все приснилось?
Совесть моя проклюнулась почти сразу, так что я сама себя пнула и отругала. Этот ребенок к своим восьми-девяти годам пережил такое, что на двух взрослых хватит, и уж точно научился отличать сон от яви. И кто помешает ему улучить момент, проверить кусты и найти клумбу? Вот именно.
Нико я аккуратно умыла влажным куском ткани — хорошо, что крови из носа накапало совсем чуть-чуть. Уложила чуть в стороне от клумбы под особо развесистый куст и посадила на накидку рядом с ним Паршивца, строго велев:
— Охраняй!
Кот посмотрел на меня так, словно все понял, и послушно улегся вдоль вытянутой маленькой руки. Положил лобастую башку на локоть Нико и снова завел свою мурлошарманку-колыбельную.
А я отошла на пару шагов и снова села — отдышаться. Слишком много всего случилось за короткое время. Тут надо бы хорошо все обдумать… Ага, обдумала одна такая. Мысли на этот раз повели себя не как мушки, а как натуральные тараканы — брызнули в разные стороны и забились в щели между извилинами, как только я включила в мозгу «свет».