Королевство ведьм
Шрифт:
Я видел, как при свете заката сияла её бледная кожа, а ветер, прорывавшийся из открытого окна, трепал эти чёрные, смолянистые волосы.
«Ты прекрасна, Бьянка», — впервые столкнувшись с кем-то настолько красивым, податливым и дерзким одновременно, подумал я.
Глава 24
Сняв со шляпы загадочную кость в виде частички черепа, Бьянка прочла долгое заклятие. Сперва ничего не произошло, и я даже начал подумывать, что что-то пошло не так. Скривившись от боли, ведьма стала уменьшаться и спустя секунды приняла облик большой тростниковой крысы. Той самой, которую я видел в первую ночь своих скитаний. Именно тогда
Видя удивление в моих глазах, трансформировавшаяся девушка вильнула хвостом перед моим носом, а следом, вновь изменившись, приняла лик чайки. Перья её нежных крыльев, отдавая теплом, коснулись моего оголённого торса.
— Я рассчитываю на тебя… — на прощание пропела неестественным звонким голосом Бьянка, прежде чем я потерял из виду её слившийся с подобными птицами силуэт.
Отчётливо запомнившее теплоту и ласку изнеженное юношеское тело требовало отдыха и спокойствия в момент, когда я со скрипом во всех суставах пытался найти хоть какую-то одежду. Нам всем предстояло много работы, и, к сожалению, большую часть я по-прежнему обязан исполнить сам.
Во-первых, убедить сестёр и мать в важности спасения Эльги. В этом вопросе я рассчитывал на старые узы двух воительниц. Давить предстояло на жалость, постоянно упоминая о том, кто кому и чем обязан, ведь по факту именно Эльга приютила в своём городе Хельгу и помогла той с приобретением лавки. Поэтому мать, ведомая праведным гневом, должна восстать против бургомистра, чьи козни едва не послужили причиной моей смерти.
Во-вторых, снова собрать людей, но в этот раз всех, кого только возможно. В городе нет социальных сетей, мобильной связи и прочего. А значит, информация кочует из уст в уста. Когда решится вопрос с матерью, потребуется воспользоваться старыми связями: «голосом улиц». Эдель, нищенка, работавшая на гильдии, именно она и разнесёт весть о готовящемся мятеже. Скорее всего, из-за её власти и предпримут вылазку на наш берег. И именно в этот момент начнётся третья фаза: звон малых церковных колоколов, расположившихся на старой часовне в конце соседней улицы, ознаменует начало исполнения моего плана. С первыми ударами, когда всё внимание стражи будет отвлечено на бунтующую чернь Нищего города, мы захватим и подожжём врата.
По моим расчётам, крестьяне вымотают силы знати и когда пыл уставшей стражи поутихнет, они, погрязнув в тесных улочках, опасаясь удара с тыла, вынужденно отведут часть войск к вратам. К тому моменту я уже должен буду находиться на берегу знати. Действовать придётся быстро, освобождение рабов, а также пожар, устроенный мною на этой стороне города, станут последним сигналом для контрнаступления для всех наших сил расположившихся в трёх сторонах.
План рисковый, сырой и требует множество доработок, на которые у меня не хватает времени. Именно сейчас я как никогда ранее рассчитывал на чудо, на то, что не одна из трёх наших сторон не дрогнет, не падёт раньше времени и сможет перейти в атаку. Ведь нам не требовалось полностью уничтожить армию бургомистра и её защитниц, нужно было лишь вынудить их сложить оружие, показать, что мы на одной стороне. Только как и кто это будет объяснять дерущимся не на жизнь, а на смерть бабам — я понятия не имею.
Забрав свои так заботливо повешенные на вешалку вещи, быстро оделся, а после в спешке рассказал взволнованным сёстрам о плане «Бьянки», итогом которого являлось если не кресло бургомистра города, то как минимум одно из мест в совете для нашей матери. Не успевшие позабыть стоны и охи, доносившиеся из этой спальни, сёстры, с усмешками и лёгкой
— Илва, мать твою, ты слушаешь меня вообще или нет? От этого зависят наши жизни! — в очередной раз наорал я на сестру, которая вне зависимости от всей серьёзности ситуации пыталась поздравить меня с потерей девственности.
— Да слышу-слышу. Вдарить в колокол, когда на берег хлынет городская стража. Вот только как быть, если мать не поддержит нашу идею? — играя моими нервами, в необычной для себя здравомыслящей манере спросила та.
— Поддержит, если это касается старых долгов, мать обязательно встанет на нашу сторону, — поспешила успокоить меня Сигрид. — Но что делать с академией? Если на поле боя появится Дэйда, ход сражения тотчас изменится. В городе не найдётся равный той по силе.
— Не переживай об этом. Думаю, она на нашей стороне…
На выходе из больничного корпуса, расположившегося в непосредственной близости от первого учебного зала, нас встретила Жозефина в помятом кафтане и крайне заспанном виде. Девушка выказала свои соболезнования по поводу моей подруги и её матери, а также оповестила о делах, резко возникших в соседнем городе. «Партия не достигла Видэнберга, рабы сбежали, покупатель негодует». Именно ей со своей личной стражей предстояла прогулка по опасному тракту, где сейчас и бесновались многочисленные толпы беглых рабов. Времени на аккуратность и объезд у Виг Жозефины не было, и та, взяв с собой имеющихся женщин, планировала добраться до соседей по кратчайшему пути. «Рабы атаковали не всех, авось пронесёт», — заявила торговка.
Перед тем, как мы распрощались, сопровождавшая ту Кая получила от меня единственное предупреждение:
— Не дай хозяйке поднять стяг семьи над головой, если не хочешь, её смерти. — Воительница отозвалась грозным взглядом. Посмотрев сначала на хозяйку, а после на меня, та кивнула и, поцеловав указательный и средний палец, послала мне некое подобие воздушного поцелуя.
— Что означает этот жест? — обратился я к забавно усмехнувшейся Сигрид.
— То, что она тебе доверяет, — заявила сестра, — а ещё то, что она отрежет тебе член и заставит делать грязные дела языком, если ты по какой-то причине её предашь. Глауд, что ты ей сказал?
— Ничего особенного… — ухмыльнувшись столь вульгарному и милому одновременно жесту, отозвался я.
Миновав застенки академии, мы попали на богатые, ещё ни о чём не подозревающие улицы, где во всю верхом на своих породистых лошадях разъезжали знатные особы. Кто в броне, кто в шёлке, они в большинстве своём бесцельно прогуливались. Выгуливали своих мужей, детей, свиту и прочих. Даже сейчас, когда неподалёку отсюда осаждался один из домов им подобных, местная аристократия вспоминала об этом лишь под резкие раздававшиеся по округе звуки хлопков и взрывов.
— Боги, когда уже всё это закончится и на улицы нашего города вернётся спокойствие? — поправив подол своих широких штанин, чем-то напоминавших платье, произнёс один усатый старикан.
— Ох, и не говорите, прекрасный Ен, — взяв друга под ручку, отозвался второй такой же пузатый, разодетый в свободные шелка пурпурного тона мужчина. — Эти Бэтфорты и их желание породниться с отпрысками мёртвого рода*. Уже за одно такое желание требовалось снять с них все привилегии лордесс и выставить на ту же улицу, где бродят их любимые крысы и собаки. Что только прекрасные Штольцгеры нашли в них, не понимаю. Вот моя дочь… — Дальше я уже не слушал. Пелена ненависти затмила разум, и я, едва сдерживаясь, поспешил прибавить ходу, дабы случайно не сорваться и не отправить этих воркующих голубков на тот свет раньше времени.