Королевы смеха. Жизнь, которой не было?
Шрифт:
– Ну, к вам хотя бы прислушиваются как к ветерану?
– Сейчас никто ни к кому не прислушивается и ни с кем не советуется. Все уверены, что все сами знают. Поэтому я не лезу. Но иногда предлагаю: «Ребята, давайте собираться! Встречаться. Ну, давайте устроим блины! Приходите ко мне. Хотя бы поговорим друг с другом!..» Нет. Не до разговоров. Я не хочу показаться ворчащей старухой, мол, «в наше время!..». Но ведь мы действительно жили интереснее! Помню, когда собрались мхатовцы, мейерхольдовцы и провинция, они три ночи сидели и разговаривали! А мы – юниоры– слушали, раскрыв рот. В 1926 году Мейерхольд пригласил нашу школу отметить 8 марта, вышел на сцену в красной феске, крагах и бриджах и говорил о величайшей итальянской актрисе Элеоноре Дузе. И так говорил, что мы, молодежь, не дышали. Мейерхольд был очень интересной личностью. Мария Ивановна Бабанова рассказывала
– Все знают, что вы очень близко дружили с Марией Бабановой, много лет были к ней привязаны. Каким она была человеком?
– Мария Ивановна была сама в себе, в своих мыслях, страданиях. У нее очень непростая судьба. Когда Мейерхольд на гастролях в Тбилиси, в Оперном театре, собрал всех и сказал, что Бабанова – не его актриса и пусть уходит, для нее это была трагедия. Но Бабанова никогда не могла его забыть. После ареста Мейерхольда она резко изменила свое отношение к власти: отказалась подписать какие-то бумаги против него, никуда не ходила, ни на какие собрания, и я старалась при ней не говорить о политике. Она всю жизнь вспоминала, как репетировала с Мейерхольдом, и с другой режиссурой ей было очень трудно. Она привыкла к форме – как должна двигаться рука, как нога, как палец, и режиссеры, которые такими вещами не занимались, из-за этих вопросов нервничали. Но Бабанова работала, невзирая ни на что. Личность! Она много играла до войны, была в жизни театра, нашла общий язык с Диким. А когда пришел Охлопков, у нее начался простой. Она десятилетиями валялась на диване, ничего не делая. Сложный человек, самоед, всегда не довольный собой. И в то же время очень скромный, интеллигентный. Когда ей вручали орден Ленина в Моссовете, я еле затащила ее туда. Особенно трудно Бабановой пришлось с Гончаровым. Он так по-хамски с ней обращался, это что-то страшное! Ведь когда-то она была ведущей актрисой, определяла репертуар, и никто не позаботился о ее переходе на возрастные роли. У нее не было опоры. Соглашалась на всякую ерунду, лишь бы работать. И когда Олег Ефремов пригласил ее в спектакль «Все кончено» с Прудкиным и Степановой, она ожила. Они разбирали роль по телефону три часа! После Бабанова сказала: «Со мной уже давно никто так не говорил о работе. Я ошеломлена…» На прогоне Ефремов кричал: «Мхатовцы, Бабанова вам всем воткнула!» Публика носила ее на руках. Но вскоре она заболела и умирала очень тяжело. Рак… И говорила только о Мейерхольде… Для меня она была очень дорогим человеком, очень близким. Я буду помнить ее всегда.
Недавно села смотреть по телевизору «Собаку на сене», не смогла досмотреть – выключила. Разве я могу сравнить Терехову с Бабановой? Как Мария Ивановна играла! Это же феерический спектакль был, брызги! Может быть, я ошибаюсь. Может, у меня просто нежные воспоминания. Но мне скучно!
– И в своем театре тоже?
– Конечно, как и везде. Если вдруг случается хороший спектакль, на него не идут. Смотрят на афишу – кто играет? – и не идут. Потому что не заняты их любимцы, которых сделало популярными кино. Сами знаете…
– Театр и кино для вас разные вещи?
– Абсолютно. Кино – это деньги и популярность. Качество фильма определяет, в основном, монтаж. В актерском деле нет целой линии, только кусочки. А в театре – зал, живое общение со зрителем. У меня было мало работы в кино, но хотя бы повезло с Георгием Данелия. Очень интересный режиссер, спокойный. Я могу палкой стоять в его фильмах, табуретку играть. Мне было интересно в «Паспорте» и «Насте». Ну и Никита Михалков! Эти режиссеры умеют с людьми общаться. В «Пяти вечерах» главную роль играл Любшин – очень нервный актер, даже чересчур. Михалков отводил его куда-то в угол павильона, долго ему что-то нашептывал, и тот возвращался готовым. И Михалков, и Данелия умеют и актеров подобрать, и помочь им в работе. Таких мало. Я поняла, что лучше вообще отказаться от приглашения, чем идти к плохому режиссеру. Это трата времени, бессмыслица. Правда, я еще много снималась у чилийца Себастьяна Аларкона, была его талисманом. Он милый парень, но не более. Во всяком случае, он хотя бы не терзал актеров, и мы могли сами делать все что угодно. А других я уже и забыла.
– Вам часто предлагали роли армянок или женщин других кавказских национальностей?
– Таких заостренностей на национальности особо не было. В кино я сыграла еврейку в фильме «Люди на болоте» и армянку в «Бабушкином внуке». Эту же пьесу играла в ТЮЗе. Довольно интересный образ, большая роль. Ну и в «Пяти вечерах». А в театре «национальных» пьес почти не было. Зато я с труппой поездила по миру особенно
– В театре вы до сих пор еще и знатный общественник!
– Да, комсоргом была, парторгом была, а сейчас – профорг. В молодости что мы только не делали! Это настоящий экстаз! Какие организовывали вечера, встречи! К Пушкинскому юбилею мы такую выставку устроили! Носились ребята, что-то доставали, кипела жизнь! Качалов без конца читал, из Австрии какая-то певица приезжала… Гончаров, будучи студентом, тоже к нам приходил. Красивый был, но кричал так же. Все-таки у нас комсомольская организация была «боявая», жизнелюбивая, неформальная. Из тех ребят никого не осталось: кто-то на войне погиб, кто-то умер… И, будучи парторгом, я тоже старалась работать честно. Ну а сейчас, дорогой мой, о чем говорить?! Только по материальной части и стараешься: у кого-то ребенок родился, кто-то заболел… Я не хочу отрываться от жизни, от театра. Без него мне очень трудно. Я так привыкла к этому дому, каждую дыру знаю. Но с тех времен только я такая и осталась….
Праправнучка Наполеона и Вальтера Скотта
Татьяна Пельтцер
До преклонных лет она курила, выпивала, смачно выражалась, заразительно хохотала, стремительно передвигалась и говорила только то, что хотела. Она была свободным человеком, не обремененным ни семьей, ни страхом перед завтрашним днем. Ее уважали и боялись, любили и завидовали, терпели и преклонялись. Для многих поколений зрителей Татьяна Ивановна Пельтцер и сегодня остается лучшей бабушкой советского киноэкрана…
В 1930 году немецкий коммунист и философ Ганс Тейблер привез в Берлин из Москвы молодую жену Татьяну. Он представил ее своим друзьям и соратникам, помог устроиться на должность машинистки в советском торгпредстве и похлопотал о принятии жены в компартию Германии. Узнав, что Татьяна Тейблер – в прошлом театральная актриса, известный режиссер Эрвин Пискатор пригласил ее в свою постановку «Инга» по пьесе Глебова. Но при всем благополучии заграничной жизни, при всей любви к мужу и, даже несмотря на собственные немецкие корни, не смогла Татьяна долго оставаться вне родины. Не клеилась ее судьба вдали от дома. Прожив с Гансом в общей сложности четыре года, она уговорила его расстаться.
Театральные легенды гласят, что причина разрыва была другой. Якобы, у Татьяны Тейблер завелся поклонник, и Ганс обнаружил в кармане ее пальто любовную записку. Поссорившись, Татьяна хлопнула дверью и взяла билет на поезд. Оставим эту историю на совести сплетников, поскольку никто из биографов актрисы при этом не присутствовал и поручиться за достоверность этих событий не может.
Так или иначе, в 1931 году Татьяна вернулась в Советский Союз и вновь взяла фамилию отца – Пельтцер.
Вскоре ее выгонят из Театра имени Моссовета, и она опять сядет за пишущую машинку, только теперь уже на машиностроительном заводе – поможет младший брат Александр, главный конструктор. Правда, там ей посоветуют вернуться к актерской деятельности, поскольку машинисткой она окажется неважной. Потом Татьяна будет пробовать свои силы в жанре миниатюры, конферировать, а ее первая большая кинороль ляжет на полку на долгих одиннадцать лет. Будет много слез и разочарований, прежде чем придет всенародное признание и любовь нескольких поколений зрителей. Правда, Татьяне Пельтцер к тому моменту исполнится сорок семь лет…
В середине семидесятых заведующая литературной частью Московского академического театра сатиры Марта Линецкая собралась издать книгу о Татьяне Ивановне. Актрисой эта идея была встречена в штыки: «Тебе это надо, ты и мучайся!» Она никогда не давала интервью, терпеть не могла журналистов, а друзьям и коллегам рассказывала больше не о себе, а о тех удивительных людях, с которыми ее сводила судьба. Линецкая составила подробный план книги, были опрошены друзья и партнеры Пельтцер по сцене, собраны рецензии на ее работы в театре и кино. Но книга так и не увидела свет – Марты Линецкой не стало в тот страшный для Театра сатиры год, когда ушли из жизни Анатолий Папанов и Андрей Миронов.